Петр Фоменко. Энергия заблуждения
Шрифт:
Он бывал у меня на дачке в Юрмале. Там четыре древние яблони, и каждую минуту на землю с тяжелым стуком падает яблоко. «Добро пропадает!» – переживал Петр Наумович и на моей кухне на маленькой двухконфорочной плитке все время варил варенье. И еще вспоминается любимая его присказка: «До чего дожили – водка остается!»
Евгений Князев. «Легкой жизни тебе никто не обещал»
История рождения спектакля «Без вины виноватые» странная, сложная. Петр Наумович начинал репетировать в верхнем буфете, там спектакль и «прижился». И мое назначение на роль Незнамова тоже странно. Ведь до этого у меня с Петром Наумовичем произошел «конфликт», как это ни громко сказано. Он на меня обиделся и два года проходил, не глядя, мимо, хотя я всегда здоровался. Перед этим я играл Шило в его спектакле «Дело». Фоменко меня хвалил, но при распределении на «Государь ты наш, батюшка» я получил роль Глебова, которая не несла никакой нагрузки в отличие от Шила, который активно
И вот я иду по коридору, встречаю Фоменко, и он вдруг со мной здоровается и говорит, что для меня есть предложение. «Странное, но мне кажется, это должен делать ты, и даже, возможно, играть две роли». И все так интригующе, намеками, я и не понимаю, о чем речь, дрожу и думаю только: со мной ФОМЕНКО заговорил! «Хочу попробовать Островского, „Без вины виноватые“, и чтобы ты был Незнамовым, а в первой части, в прологе, – Муровым. Он же по пьесе твой отец – почему нет?» Вот такой у него родился замысел, правда, эта часть истории не состоялась.
А в стране как раз началась перестройка – страшные 90-е годы… Абсолютнейшая разруха, в буфете холод, все сидят в пальто внакидку, шутят: «Почему мух в буфете нет? Они со скуки и от холода подохли». Спектакль по затратам был сделан на три копейки: лавки – декорации из спектакля «Брестский мир». И вот «Без вины виноватые» делали практически на подборе, во всяком случае, многие мужские костюмы. Однако Юлии Константиновне и Людмиле Васильевне шили платья. С этим связана целая история: Максакова сама принесла шикарные ткани, а платье Борисовой сделали чуть ли не из занавесок. Но оно было шикарное и сидело прекрасно, ничем не отличаясь от шелковой тафты. (Хотя платье Максаковой мне очень нравилось, напоминая портрет Орловой кисти Серова, я даже купил в Русском музее открытку – так картина была схожа с Людмилой Васильевной.)
У Фоменко всегда стильные спектакли, независимо от затрат. Посмотрите, какая декорация в «Пиковой даме» придумана Станиславом Морозовым. И холодный серый Петербург, и мосты, по которым летают герои, и вращающийся круг – это недешево. Иногда говорят: достаточно расстелить коврик, сыграть, – вот вам и театр. Не получается! Спектакль «Государь ты наш, батюшка», например, был лаконичный, но отнюдь не простой, с изысканными костюмами.
Каждую новую работу я начинаю так, как будто не было предыдущих лет жизни и работ других не было – и это идет от Петра Наумовича. Бесконечные сомнения… Его фразы: «Легкой жизни тебе никто не обещал» и «Все время должна быть борьба мотивов и сомнения, многоточия, потому что ты не понимаешь, правильно поступаешь или нет, на сцене ты все время должен принимать решения». И на всю жизнь я остался сомневающимся: имею ли я право занимать этот пост, играть эту роль и идти по улице с гордо поднятой головой? Даже когда на улице подходят со словами благодарности, я все время думаю: издеваются или правду говорят? Наверное, иронизируют? Или они искренни? Это все уроки моего дорогого Петра Наумовича. Я действительно считаю его своим учителем. У меня было много учителей, я поступил на курс к Л. В. Ставской, благодаря моим педагогам в Щукинском училище я стал тем, кто я есть на сегодняшний день. А в конечном счете, когда на репетициях Петр Наумович стал разбирать роли, характеры, биографии персонажей, я понял, что только у него могу поучиться, как нужно сделать, чтобы персонаж был в развитии, в процессе мышления и сомнений, в движении. И я сказал самому себе: так вот кто мой Учитель! Он об этом знает, я ему как-то признался…
Незнамов – все в этой роли про меня. Она давалась трудно. Петр Наумович говорил, что любую роль нужно «проплакать». Например, мы репетируем, репетируем, что-то ищется, пока не попадется. И даже если что-то находится, он потом это ломает, чтобы найденное не зафиксировалось надолго, а ожило в нужный момент. Помню одну репетицию, воспоминание о которой я ношу в себе и никогда не забуду. Петр Наумович говорил, что роль нужно «присвоить». И в какой-то момент мне так обидно стало: не получается у меня, опять не та интонация, Фоменко недоволен. И вдруг на диалог с Миловзоровым об обмане Кручининой наложилась моя собственная печаль, боль, что-то вдруг совпало, я закончил сцену, встал и не мог сдвинуться с места. И вдруг Петр Наумович поднимается со своего режиссерского кресла, подходит и целует меня. Этот момент незабываем. Потом он делал замечания, ругал меня за что-то, но я понял – когда попадаешь в точку, это ни с чем не сравнимо. И за этот поцелуй я ему так благодарен. За порыв, за искренность. Я и сейчас от режиссеров иногда жду похвалы, свидетельствующей
Замечания Фоменко всегда попадали в точку. Например, Кручинина похоронила сына 23 года назад, и острые переживания ее в прошлом, она просто сама немного сумасшедшая. И Незнамов привык жить без матери и не часто задумывается, где она, бросившая его в младенчестве. Мы говорили, что он человек творческий, талантливый, легко ранимый, ему не хватает душевного тепла, расположения. Его обижают, и поэтому он озлобился.
Удивительная особенность Фоменко: все, что он говорил вчера – правильно, но сегодня – по-другому. Нельзя повторить вчерашнего: ты пришел с иным настроением, режиссер – с другим настроением, и то, что вчера соответствовало роли, сегодня не соответствует. Он учил играть сиюминутное соответствие твоему нынешнему состоянию. А такой партнер, как Юлия Константиновна Борисова, всегда ощущала партнерство до такой степени, что для нее важно было, чтобы сыграл партнер, она так в него вкладывалась и так смотрела на меня, что мне ничего не оставалось делать, как ответить. В этом и заключено великое партнерство.
Близость зрителей, сидящих на «Без вины виноватых» в Малом зале на расстоянии вытянутой руки, я научился принимать спокойно. Я их не видел, смирился с ними. Они существовали «четвертой стеной». Даже когда я сейчас выступаю с чтецкими программами, читаю залу, а не глазам конкретного человека. И в «Пиковой даме» я умолял Фоменко, чтобы он не запускал меня в зрительный зал – я предпочитал оставаться за «четвертой стеной».
Петр Наумович подарил каждому герою «Без вины виноватых» романс, мне в этом «венке» достался романс на стихи Лермонтова, который я декламирую под музыку: «Расстались мы, но твой портрет Я на груди своей храню, Как бледный призрак лучших лет, Он душу радует мою. И новым преданный страстям, Я разлюбить его не мог: Так храм оставленный – все храм, Кумир поверженный – все бог». Я не мастер петь, так что и эта мелодекламация для меня – подвиг. Хотя в другом спектакле Фоменко «Чудо святого Антония» я с удовольствием пел куплеты на французском языке.
Почти двадцать лет идет в нашем театре спектакль «Пиковая дама», поставленный в 1996 году. И это заслуга Петра Наумовича. Спектакль не шел бы до сих пор, если бы в нем не было заложено столько таланта и энергии его создателя. Ведь он сам мучается, а когда он нам передает свои мучения, получается неожиданный, удивительный результат. Вот, к примеру, сцена: Лиза вслух читает Графине новый роман. И у Фоменко начинаются бесконечные поиски среди романов того времени: «Пришли мне кого-нибудь из нынешних, там, где герой не давит ни отца, ни матери!» И вдруг в один прекрасный день он вместо нелепого романа Загоскина дает Маше Есипенко, репетирующей Лизу, текст Пушкина: и Лиза читает роман «Пиковая дама». «А теперь переверни страницу и посмотри, кто автор», – командует Петр Наумович. «Пушкин!» – с изумлением читает Лиза. Вот и все – решение найдено. То есть это она про себя читает роман, который написал ее современник Пушкин! А ведь решение не в одну секунду родилось, режиссер долго к этому шел.
Я считаю «Пиковую даму» одним из лучших спектаклей театрального времени. Как Фоменко придумал этот «Вальс» Сибелиуса, который «раскручивает» действие, господи Боже мой! А этот безумный Германн! (Никому не было ведомо, кому он отдаст роль Германна, и когда ее получил я, меня это чрезвычайно порадовало.) Считается, что в нем должна быть страсть, таинственность, мистичность, – а ничего этого в Германне нет! Петр Наумович ставил спектакль о простом обыкновенном человеке, который решил вступить в спор с роком. Фоменко подчеркивал, что он – маленький человек, который вдруг заявил: я сыграю с судьбой! А чем заканчивается такой спор? Известно – ты проигрываешь.
Петр Наумович репетировал этот спектакль больной, очень болело сердце. Мы приходили на репетицию и не знали, состоится ли она. Помощник режиссера звонила домой, выяснялось, что он в поликлинике и неизвестно, придет ли в театр. Мы ждали его, повторяли текст (а это ведь сложно – цеплять слово за слово пушкинские фразы, это же не реплики в диалоге).
Вдруг шепотом раздавалась весть: Фоменко появился на седьмом подъезде. Он едва-едва входил в зал, направляясь к седьмому ряду, шептал: «Ну, давайте начнем». Мы начинали – очень осторожно, чтобы поберечь его сердце, не побеспокоить. «Не так. – С трудом встает с кресла, доходит до сцены: – Андрюша, включай вальс, самую сильную, кодовую часть! Здесь Германн бежит по этому холодному Петербургу, и шлейф развевается! – Голос Петра Наумовича крепнет и звучит сильнее. – Где художник по костюмам? Маша (это к Маше Даниловой), надо Жене сделать в этой сцене шлейф, чтобы он разворачивался и летел вслед за ним, когда он побежит». И вот он, пришедший на репетицию совершенно больным, начинает бежать, все быстрее и быстрее. И показывает, как Германн в своем беге хватается за воображаемый канат: «И как черт понес его по этому Петербургу!.. И несет его навстречу судьбе, которой он бросает вызов!.. Все, вот так, – заканчивает Петр Наумович, с трудом добираясь до кресла. – Попробуйте…»