Петр II
Шрифт:
Младший брат английского короля Эрнст Август в июне 1712 года писал о незавидной участи супруги царевича: «Верно то, что царевна весьма несчастна, некоторые даже говорят, что, если у нее не будет детей, он вправе заключить ее в монастырь, если не поступит с нею еще хуже». 12 июня 1714 года Шарлотта родила дочь Наталью, а 12 октября 1715 года — сына Петра. Через несколько дней после тяжелых родов Шарлотта скончалась. Умирая, она выразила удовлетворение тем, что благодаря ей «царский дом умножится еще одним принцем». [4]
4
Устрялов Н. Г. История царствования Петра Великого. Т. 6. СПб., 1859. С. 35, 41.
Царевич
Царь иногда обременял сына поручениями, но далеко не всегда оставался удовлетворенным их выполнением — царевич как бы отбывал неприятную для себя повинность, не проявлял собственной инициативы и не обнаруживал никакого желания угодить отцу. [5]
Все это вызывало страшное раздражение Петра. Поначалу он надеялся на то, что царевич образумится и отрешится от пьянства и детских игр, которым предавался с упоением, не соответствовавшим возрасту. По его собственным словам, случалось, что он «не точию бранил, но и бивал» сына. Но надеждам этим не суждено было сбыться, и в октябре 1715 года Петр отправил сыну послание с тяжкими обвинениями и прямой угрозой лишить его наследия.
5
Письма и бумаги императора Петра Великого. Т. 8. Вып. 1. М., 1951. С. 323.
Сын ответил отцу письмом. По совету князя Василия Владимировича Долгорукого он объявил, что не претендует на наследование престола и готов довольствоваться тем, что отец обеспечит его пропитанием. «Вижу себя к сему делу неудобна и непотребна, — писал он, — понеже памяти весьма лишен… и всеми силами умными и телесными… ослабел и непотребен стал к толикого народа правлению, где требует человека не такого гнилого, как я». Сочиняя это письмо, Алексей руководствовался наставлением Долгорукого: «Давай писем хоть тысячу, еще когда что будет».
Царь счел ответ пустой отговоркой. Он сомневался в искренности сына и в январе 1716 года отправил ему второе письмо. Теперь царь требовал от сына сделать окончательный выбор: «Или отмени свой нрав и нелицемерно удостой себя наследником, или будь монах». «Всем известно есть, — выговаривал Петр, — что паче ненавидишь дел моих, которые я для людей народа своего, не жалея здоровья своего, делаю, и конечно по мне разорителем оных будешь».
Помимо В. В. Долгорукого у царевича был еще один наставник — Александр Васильевич Кикин, в прошлом любимый денщик Петра. Обвиненный в казнокрадстве, он попал в немилость и сделал ставку на царевича, рассчитывая на его щедрые пожалования после воцарения. Он и подал царевичу совет, в общем схожий с советом Долгорукого: соглашаться на пострижение в монастырь: «вить клобук не гвоздем к голове прибит». Царевич внял и этому совету и ответил отцу: «Желаю монашеского чина и прошу о сем милостивого позволения».
Петр не верил готовности сына принять монашеский чин, но в то же время не спешил и с обрядом пострижения. Он решил дать последнюю возможность сыну доказать делом свою лояльность. В августе 1716 года, находясь в Копенгагене, Петр отправил третье письмо сыну с требованием либо назвать время, когда будет совершено пострижение, либо, «не мешкая», прибыть «сюда, ибо еще можешь к действам поспеть», то есть принять участие в военной кампании против шведов.
Получив письмо, царевич немедленно отправился к санкт-петербургскому губернатору Меншикову и объявил о своем намерении отправиться к отцу. В действительности же Алексей к отцу ехать не собирался. Единственным человеком в столице, которому он доверил подлинный маршрут своего путешествия, оказался камердинер. Предварительно взяв от него клятву хранить сказанное в тайне, царевич сообщил ему: «Я не к батюшке поеду; поеду к цесарю или в Рим».
О намерениях царевича знал и Кикин. Более того, он являлся активным организатором побега: именно ему царевич поручил договориться с австрийскими властями о предоставлении убежища.
26 сентября 1716 года царевич Алексей налегке, захватив с собой лишь свою любовницу Евфросинью — девку из крепостных, ее брата Ивана Федоровича и трех служителей, отбыл из Петербурга. В Либаве царевич встретился с Кикиным и спросил, нашел ли тот безопасное место. «Нашел, — отвечал тот, — поезжай в Вену к цесарю, там не выдадут». [6]
6
Устрялов Н. Г. Указ. соч. С. 349, 350.
После этого царевич исчез. Проходит месяц, другой, по всем расчетам он должен быть в Копенгагене, а его там нет. Отсутствие сына вызвало у царя тревогу: он полагал, что царевич либо стал жертвой дорожного происшествия — нападения разбойников, либо — что казалось более вероятным — бежал. 9 декабря Петр велел генералу Вейде, командующему корпусом в Мекленбурге, организовать поиски сына. Одновременно он вызвал из Вены резидента Авраама Веселовского. Последнее свидетельствовало об уверенности Петра в том, что его сын бежал во владения австрийского императора. Веселовскому было вручено письмо царя для передачи его императору Карлу VI.
Начались интенсивные поиски царевича. Офицеры генерала Вейде никаких его следов не обнаружили. Успешнее действовал Веселовский. Расспрашивая владельцев гостиниц и служителей почтовых станций, он напал на след, который привел его в Вену. Однако попытки обнаружить царевича в столице империи или в ее окрестностях оказались тщетны.
В то время как царские следопыты сбились с ног в поисках царевича, он под чужой фамилией прибыл в Вену глубокой ночью, добился аудиенции у вице-канцлера графа Шенборна и, страшно волнуясь, с ужасом озираясь по сторонам, произнес: «Я пришел сюда просить императора, моего шурина, о покровительстве, о спасении самой жизни моей. Меня хотят погубить; меня и бедных детей моих хотят лишить престола».
В Вене не рискнули публично предоставить царевичу убежище и упрятали его сначала в местечко Вейербург, неподалеку от Вены, а три недели спустя перевезли его в Тироль, где он должен был жить под видом государственного преступника в крепости Эренберг.
Однако надолго сохранить в тайне местопребывание царевича не удалось. Оно стало известно царю благодаря усилиям резидента Авраама Веселовского. В помощь Веселовскому царь направил в Вену гвардии капитана Александра Ивановича Румянцева с тремя офицерами и поручением схватить царевича и доставить в Мекленбург. Однако выполнить подобное поручение было невозможно — крепость Эренберг сильно охранялась, и Румянцеву ничего не оставалось, как организовать со своими людьми внешнее наблюдение за местом пребывания царевича. Им удалось проследить за очередным перемещением царевича Алексея: из замка Эренберг его в закрытой карете перевезли в Неаполь; Румянцев и его люди неотступно следовали за ним.
В это время в Вене появился опытный дипломат Петр Андреевич Толстой с посланием царя к императору Карлу. Прибытие Толстого в Вену было подобно грому среди ясного неба — император и его министры были абсолютно уверены, что им удалось упрятать царевича так основательно, что его никто не сможет обнаружить. В послании царь без обиняков выразил «любезному другу и брату» свое удивление по поводу того, что его сына укрывали в Эренберге, а теперь отправляют в Неаполь.
Руководство операцией по возвращению беглеца в Россию царь поручил Толстому. Сразу можно сказать, что лучшего исполнителя повеления царя трудно было сыскать, ибо Толстой являлся искусным дипломатом и прекрасно владел диаметрально противоположными приемами ведения переговоров: он сочетал ласку и лесть с жесткостью и даже жестокостью, не останавливаясь перед тем, чтобы лишить жизни человека, если в том возникала необходимость. (Будучи послом в Турции, Толстой собственноручно отравил одного подьячего из состава посольства, принявшего ислам, опасаясь, что тот может раскрыть туркам шпионскую сеть, умело организованную им в столице Османской империи.) Кроме того, Петр Андреевич обладал еще двумя очень важными в данном случае преимуществами: он хорошо знал итальянский язык и уже бывал в Неаполе, где скрывался царевич.