Пётр Романов. Второй шанс

Шеллина О.

– Ну давай знакомиться? – погладив коня по морде, я вытащил сахар и скормил ему кусок. Жеребец был хорошо воспитан. Угощение взял очень осторожно бархатными губами. Да уж, норовистый, ага. Вот однажды араба мне привезли в подарок, так я его сам объезжал, вот то норов, так норов был. Он меня едва не выбил из седла, едва тогда удержался. А этот красавец просто чудесен.

Цезарь словно понял, что я им любуюсь и тихонько заржал, явно красуясь. Я усмехнулся, скормил ему ещё один кусочек, осмотрел копыта, проверив подковы, а потом принялся седлать. Вёл себя Цезарь хорошо. Живот не раздувал, позволил подпругу как надо затянуть. Времени у меня ушло совсем немного, я же сам частенько лошадей седлал, особливо, когда на дальнюю да долгую охоту уезжали. И себе седлал и Лизке, мотнув головой отогнал соблазнительный образ тётки, которая, тварь такая, даже попрощаться не соизволила, гадина.

Потрепав жеребца по шее, я довольно легко вскочил в седло, всё же неприятно удивившись тому, что далось мне это привычное во всех смыслах усилие с некоторым трудом. И только после этого я посмотрел на всё ещё стоящих поодаль учеников и наставника. Они смотрели на меня круглыми глазами, а у Агушина ещё и челюсть отвисла, как у Ванечки юродивого, что у Успенского собора милостыню всегда просил. Неужто никто из них не может сделать то же, что и я? Бред какой-то, как есть бред. Дворяне среди них есть как пить дать, если с дедом моим общение ведут. А мне всегда казалось, что дворян на пони садят ещё только из утробы матери вытащив, вместо колыбели. Всё чудесатее и чудесатее.

Тронув Цезаря пятками, я шагом подъехал к наставнику и натянул поводья.

– Э-э-э, Романов, – он сумел взять себя в руки. – Если рысью и галопом проедешься, я тебе зачёт поставлю и освобожу от занятий до конца года. – Теперь уже я уставился на него. Учиться верхом ездить целый год? – Ну, так что?

– Да я ещё и не так смогу, – я пожал плечами и тут почувствовал, как в башку с кровью дурость ударила молодецкая. Отпустив поводья, я резко свесился вниз и, подхватив ту самую Назарову, втащил её к себе в седло. Девка вскрикнула, но я подобрал поводья, отчего она оказалась зажата моими руками с двух сторон, я прошептал куда-то в рыжеватые волосы. – Тихо, а то уроню. – Она замолчала и вцепилась в луку седла, да так, что костяшки пальцев побелели. – Н-но, пошёл, родимый, – Цезарь сразу же перешёл в неспешную рысь, всё больше увеличивая скорость. Уже через несколько мгновений я летел, чувствуя, как ветер остужает горящее лицо. Хоть что-то привычное было среди всего этого мракобесия. Сделав круг вокруг конюшен, уже возле наставника перешёл на шаг. Соскочив с коня, подхватил зажмурившуюся девушку на руки и спустил её на землю.

– За такую выходку надо было бы тебе бал скостить, но не буду, – покачал головой Андрей Иванович. – Назарова, ты поняла, что такое в седле держаться?

Я же, не глядя больше на девушку, повёл Цезаря на поводу к конюшне.

– Где я могу коня распрячь и обиходить? – спросил я у того конюха, который его привёл.

– Да не нужно. Всё одно Цезарь наш уже поди застоялся. Огнев его выгуляет как следует, и сам обиходит, – конюх взял из моих рук поводья, я же потрепал коня по шее и скормил последний кусок сахара.

– Романов, можешь гулять. В душ сходить не забудь, а то потом конским от тебя разит, – Огнев, проорав последнее слово, тут же потерял ко мне интерес и повернулся к остальным. – Ну, долго вы ещё мяться будете?! Быстро к коням! Сегодня только знакомство. Да на поводу с ними походите, чтобы в обморок при виде лошади больше не падать. Живо!

Показав Карамзину жестом, что буду ждать его в комнате, я пошёл туда, где очнулся сегодня утром. Нужно было разобраться с тем, как этот самый душ принять, да немного мысли успокоить, которые как мураши в башке вертятся. А потом с Карамзиным идти уже в зал, с Долговым заниматься.

Глава 4

За той дверцей, откуда Карамзин вытащил утром мне одежду, находился шкаф, в котором висели кое-какие вещи, да и на полках что-то лежало. С омовением я всё-таки разобрался, попросту закрыв глаза и позволив рукам самим всё делать так, как надо. Но вот когда я вымылся, появилась другая проблема, я понятия не имел, что на себя надевать, простояв довольно долго перед полками. Ещё одна проблема заключалась в том, что я не знал, какие именно из вещей принадлежат мне, а какие моему соседу, если этот шкаф общий. В конце концов, плюнув на это дело, решил у Дмитрия спросить, когда он вернётся. А можно и не спрашивать, а снова подсмотреть, как он сам оденется, ведь в этот загадочный зал вместе пойдём.

Поэтому натянув на себя те же вещи, которые надевал на занятия, я лёг на кровать и, заложив руки за голову, принялся разглядывать потолок. Примечательного в нём было то, что он был абсолютно белым. Но если белым меня не слишком можно было удивить, побелку даже крестьяне в домах проводили, то, что он был вдобавок очень ровным, стало для меня очередной загадкой. Теперь я полностью принимал теорию того индуса, про переселение душ, только теперь ещё и понимал, что это далеко не теория. Только вот почему-то переместился я не в утробу матери, чтобы потом жизнь прожить новую, а в себя самого на момент моей гибели, только в другом месте. А судя по тому, как все себя со мной ведут, то жизнь эту я прожил полную, только почему-то не помню её совсем. Вопросов было много, но я знал, что с ответами мне никто не поможет, потому как не следует раскрывать эту тайну ни перед кем. И вести себя нужно так, как и остальные и стараться не выделяться из общей массы. Хотя, как это сделать, если я даже базовых вещей не знаю, было мне пока не понятно.

Я никогда не любил учиться, а, может быть, из Остермана учитель был дерьмовый, сейчас сказать сложно, тем более что теперешнее моё положение резко отлично от того, к которому я привык. Даже в то время, когда меня не считали наследником, я всё равно оставался внуком своего Великого деда, и меня, как минимум, остерегались задевать слишком уж сильно. Другое дело, что почти всем было на меня наплевать. Не обучается царевич даже грамоте, ну и хрен с ним. Трубку начал в одиннадцать лет курить, да чем бы дитя ни тешилось. Впервые женщину в тринадцать попробовал – ну, мужчина растёт. Глупо. Но, тут я сам виноват, никто насильно мне ничего не навязывал. Почему не останавливали – это другой вопрос, и ответ мне вместе со страшной болезнью пришёл. Зато мозги на место встали.

– Романов, ты вообще собираешься в душ идти? – я опустил взгляд от потолка и посмотрел на Карамзина. Он был потный, взъерошенный и раздражённый. Дрался он с конём что ли, а не ездил верхом?

– Я сходил, – ответив, снова посмотрел на потолок.

– А зачем грязную одежду надел? От неё же несёт, не хуже, чем от коня, – он стянул через голову рубаху и бросил её в корзину, стоящую рядом с дверью. В корзине мигнул красноватый огонёк, и рубаха исчезла. Дмитрий подошёл к другому шкафу, такому же, как и тот, который возле моей кровати стоял и выкинул на постель тёмные штаны и странного вида рубахи, одна вообще без рукавов, на тонких лямках, а вторая такая же, как и штаны. После этого стащил те штаны, которые на нём были надеты и отправил их в корзину. Снова вспышка и штаны исчезли. Получается, что шкафы у нас были разные и вся та одежда, на которую я так старательно смотрел, была моей. Мог бы догадаться, конечно, но лучше перестраховаться в таких вопросах.

– А когда нам её вернут? – я раздеваться не спешил. Всё-таки не прикипел пока к этому месту, чтобы вот так походя наготу демонстрировать.

– На корзине же расписание висит, – Карамзин покачал головой. – Ты меня иногда поражаешь, Петруха. Приехал вчера пришибленный, даже на ужин опоздал и вечеринку в честь нового учебного года, и сегодня я тебя еле растолкал. Надеюсь, ты мне расскажешь, что с тобой стряслось, всё же нельзя друга в неведение держать. Ладно, пока ты сидишь пристыженный и обдумываешь своё поведение, я в душ, а то и так уже опаздываем, чёртовы кобылы.