Петр Смородин
Шрифт:
Однако Харитоныч и Анна головы не потеряли. Они держали и Петра на примете, и он по их совету осторожно совал в рабочие ящики листовки с обжигающими словами: «Долой войну!» Поздними вечерами бегал расклеивать прокламации Петербургского комитета большевиков против этой самой войны — империалистической, грабительской. Вскоре на его плечи возложили большие дела по организации рабочей молодежи всей Петроградской стороны.
Он долго искал помещение, где собираться надо тайно, а говорить можно открыто, свободно.
Помалу попались ему подростки, которые думали
Петр прошелся раз-другой по Геслеровскому. Увидал объявление: «Детский клуб-очаг на время отсутствия родителей принимает детей в свои стены».
Осмелился, зашел туда. Помещение подвальное, с выходом во двор: две большие комнаты и кухня. С девяти вечера все там замирало. Охраняли «очаг» попеременно два сторожа — по всему, люди надежные, из увечных рабочих.
Петр рискнул представиться управляющему. Киро-Донжан понял с двух слов, что будет кружок, а может быть, и политический клуб молодежи.
— Только соблюдайте меры осторожности! Я вам мешать не буду. Но если поползут слухи о ваших сборищах и вокруг «очага» станут крутиться филеры, я все прикрою мигом. Жизнь есть жизнь, хватит с меня и той каторги, которая поглотила мою юность!
— Да ведь мы с умом, господин управляющий! Народ у нас по азам ходит: арифметика, география, литература. А чуть что — я и сам не допущу этого!
Так и договорились: сбор в десятом часу, сторож навешивает на дверь «очага» наружный замок, кружковцы надежно задергивают шторы и воздерживаются от криков и громких песен…
И работа пошла. Народу — человек до тридцати: фабричные подростки, мальчики от ремесленников, гимназисты, даже люмпены, — две уличные «партии» — колтовская и грязновская. Не отталкивал Смородин и этих отпетых: они ядро улицы, ее глаза и уши, и лучше дать им дело, чем, не дай бог, обратить во врагов.
Ваня Кулешов отмечал: кружок был разнородный, публика куда пестрая. Но строгая, умелая и тактичная рука Смородина скоро ввела дисциплину и послушание. Петра считали одержимым. Да он был и по годам старшим, и свою мысль четко выразил в первый же вечер:
— С нынешнего дня определяем для себя, товарищи, цель жизни. В чем она? Мы нашли дело, которое больше нас, так соберем силы и постараемся вырасти вместе с ним. Говорю по-рабочему: кто не с нами, тот против нас! Дружба, сплочение, тайна — это наш девиз. А болтунов и бесхребетников вон!..
Все это было сказано так, что даже уличные ребята, а среди них были и буяны и пьяницы, быстро покорились воле Петра. А рабочим подросткам он внушал и отдельно: время не терять, учиться прилежно, верить в успех дела и никого не бояться!
Был у ребят повышенный интерес к политическим беседам, и, когда разгорался жаркий спор, расходились далеко за глухую петербургскую полночь. Кулешов отмечал: «Программы, конечно, никакой не составляли. Говорили о патриотизме, о войне; ч трудом добытый Смородиным лектор читал антирелигиозную лекцию против Николая-«чудотворца», немножко политэкономии. Бывали и такие случаи, когда довольно смело подавались лозунги «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Однажды после такой лекции Колька Лавров рассказал о ней отцу; тот, конечно, удивился и в назидание сказал: «Валяйте, ребята, достукаетесь! Вам, шарлатанам, соединят!»
В кружке часто проводили политические суды: над царем, хозяевами, Распутиным, генералами, которые драпали от германцев почти по всему фронту. На таких вечерах молчальников не было.
Позже появился в кружке опальный и бездомный профессор Александр Иосифович Доливо-Добровольский: в старом берете, в какой-то черной распахайке без рукавов, зато с красивыми медными львами на застежке.
Петр неожиданно разговорился с ним в чайной на Большом проспекте Петроградской стороны.
И случилось так, что почти на пять лет Доливо-Добровольский притулился к рабочей молодежи Петроградской стороны. Вел занятия в «очаге» на Геслеровском, а после Февраля — на Съезжинской и на Монетной, где жил вместе с ребятами.
Про таких, как он, говорили незлобиво — «чокнутый». С каждым годом жил труднее, голодал хронически, а перед очередной беседой все же часами рылся в Публичной библиотеке. Лишь изредка в бессонные ночи выкраивал время для обширных своих эстетических мемуаров и для книги фрагментов, явно рассчитанной на узкий круг словесников. По вечерам являлся в кружок без опозданий и говорил так, словно листал мысленно все тома энциклопедии от буквы А до буквы Я.
В один из вечеров Петр привел в «очаг» Александра Касторовича Скороходова, недавно появившегося на Петроградской стороне. Он рассказал кружковцам, как относится к войне Ленин: войну эту надо повернуть против царя, помещиков и капиталистов. Война войне! Долой царя! Да здравствует революция! И вместе с Касторовичем и Доливо-Добровольским далеко за полночь закончили занятия песней, боевой, вольной, в рефрене у которой был откровенный призыв к ожесточенной войне против ненавистного царского строя:
На бой кровавый, Святой и правый, Марш, марш вперед, Рабочий народ!Но пели приглушенными голосами: за такую песню полагалась каталажка, а то и «Кресты» — мрачная тюрьма на Выборгской стороне…
БОЛЬШЕВИК СКОРОХОДОВ
Александр Касторович Скороходов появился в Питере по своей воле, но доставили его жандармы из Николаева, с завода «Наваль».