Петровна
Шрифт:
Приоткрыв ее, Петровна выглянула наружу.
За дверью оказалась лестница с вытертыми от времени ступенями, которая вела наверх. И оттуда, сверху, шел свет.
Стараясь не шуметь, Петровна ступила на лестницу. Ступени скрипели, подниматься тихо оказалось непросто, но она старалась. Наверх она вылезла едва дыша, словно с полными сумками до автобуса пробежалась. Дав дыханию успокоиться и подождав, пока перестанет шуметь в ушах, она на цыпочках подошла к приоткрытой двери и прислушалась — снаружи не доносилось ни звука, словно дом был необитаем.
Приободренная этим фактом, Петровна приоткрыла дверь пошире. Взору предстал обшарпанный коридор с тумбочкой, на которой стоял засохший цветок в уродливом глиняном горшке. Дальше по коридору находилась комната,
Предусмотрительность оказалась излишней — дом действительно был пуст. Но обитаем — в раковине на кухне обнаружилась грязная кружка с остатками какой-то жидкости, на столе — брошенный впопыхах носок, а на подоконнике — пучок травы в щербатой, наполненной водой кружке. Судя по бардаку и пылище, мальчишка жил здесь один. «Странно, — подумала Петровна, — куда смотрит опека?». Впрочем, стоило Петровне выглянуть в окно, как этот вопрос вытеснился из ее головы другим, более насущным вопросом — «где я?!».
Петровна повидала всякое и считала себя женщиной бывалой, с крепкими нервами. Но от увиденного ей стало не по себе. Срочно захотелось присесть, и она, подтянув к себе табуретку, грузно плюхнулась на нее, переводя дух. Отдышалась, а затем вновь уставилась на странный мир по ту сторону стекла.
Окно выходило в заросший травою двор, оканчивающийся низким забором, за которым проходила дорога… по которой бодро цокала тянущая повозку лошадь. На повозке сидел мужик, придерживая стопку глиняных горшков. Он был похож на ожившего персонажа со старинной картины. Двухэтажные каменные дома по ту сторону дороги со свисающим на улицу бельем вызывали те же ассоциации. «И помои из окон выливали» — всплыло в голове Петровны. Средневековье какое-то. Словно в подтверждение ее мыслей, за забором показалась парочка местных кумушек, в чепцах и с кошелками. Темные юбки, кофты с длинными рукавами и жилетки, из под которых торчали фартуки, сразили ее наповал. Мужик, который прошел следом, тоже выглядел допотопно. Только кошка оставалась кошкой — мелкая серая «дворянка», вскочив на забор, бросила равнодушный взгляд на Петровну и потопала по штакетнику дальше, задрав хвост. «Может фильм исторический снимают?» — мелькнула спасительная мысль. Ответа у Петровны не было, а единственный, кто мог его дать, валялся без чувств в подвале.
Она почти решилась за ним спуститься, когда мальчишка, сопя и морщась от света, сам появился в дверях кухни. При виде гостьи застыл, но опомниться ему не дали.
— А ну-ка иди сюда, паршивец! — рявкнула она. — Садись и рассказывай, что за чертовщина тут творится! — она кивнула на окно.
Мальчишка разрывался между желанием бежать и приказом остаться, но образ суровой нянечки сделал свое дело — парень перешагнул порог и с опаской присел на край табурета, готовый в любой момент исчезнуть. Вместо ответа тихонько спросил:
— Вы кто?
— Конь в пальто, — ответила Петровна и пожалела — на лице мальчишки обозначился испуг пополам с озабоченностью. — Зинаида Петровна, — утешила она страдальца и неожиданно для себя добавила: — можешь звать меня баба Зина, — никому из детей она не позволяла такой вольности, а тут само вырвалось. Мальчишка почему-то напрягся еще больше, силясь что-то вспомнить. Судя по виду, получалось не очень.
Алмус вконец растерялся — он читал про баббароков, буккалонов, иттазинов, и баббов, но вот бабазины ему никогда не встречались. Первые три были духами-паразитами и питались мозгами, четвертый — мифическое существо из мира туманов — пил кровь лягушек и змей. Чем питались бабазины они предположить не мог, но всеми силами надеялся, что не человечиной. Все-таки странный мир ему попался. Если бы не обстоятельства, можно было бы его изучить. Между тем гостья (язык не поворачивался назвать ее пленницей) поинтересовалась, как его зовут. Называть свое имя не хотелось. Мало ли… Но долг вежливости пересилил. Алмус представился, после чего все-таки спросил:
— Я правильно расслышал, вы бабазина, а не баббарока? И получив утвердительный ответ, сопровождающийся почему-то сочувственным взглядом, поинтересовался: — А чем вы питаетесь?
Мальчишка определенно был не в себе. Хотя чему удивляться?
— Кстати, о питании, — произнесла она, — ты бы сумку-то мою принес. Ту, что в подвале осталась. — Отправлять в подвал ударенного головой ребенка не хотелось, но спускаться туда самой не хотелось еще больше, а овощи и сумку было жалко. Вид у мальчишки сделался совсем прискорбный. — Ладно, — вздохнула Петровна. — Можешь просто напоить меня чаем. От бутерброда или какой-нибудь еды я бы тоже не отказалась, — она еще раз окинула взглядом бомжеватую кухню и добавила: — Если у тебя есть.
Судя по виду мальчишки, догадка оказалась правильной — в доме шаром покати.
— Ладно, я схожу, — обреченно произнес он, поднимаясь. — А что это за красные штуки в сумке?
— Странный вопрос, — уставилась на него Петровна. — Ты что, помидоров не видел? Овощи такие, в огороде растут, — пояснила она, изображая руками куст со свисающими плодами. И тут же спохватилась, что тот сейчас сбежит, так ничего и не объяснив:
— А ну-ка стой… точнее, сядь. Расскажи-ка мне, Алмус, что это за ерунда там, за окном, происходит.
Мальчишка с опаской выглянул на улицу. Облегченно выдохнул и снова опустился на табурет.
— Тут такое дело… — произнес он смущенно, — как бы вам объяснить…
Этот бегающий взгляд Петровна отлично помнила еще со времен работы нянечкой. И всегда он сулил одно — крупные неприятности.
— Ну ты уж постарайся как-нибудь, — произнесла она.
«Легко сказать "постарайся”», — подумал Алмус. Он только успел немного успокоиться, решив, что бабазины — это какой-то человеческий подвид, раз питаются овощами, а значит эта пожилая женщина вряд ли станет убивать его сейчас. А потом это будет не его проблема. И даже решил, что красные штуковины из ее сумки наверное стоит попробовать, раз уж сама бабазина до сих пор жива. Но этот вопрос… Как объяснить ей то, чего он и сам толком не понимал (из-за чего и лишился места в магической школе, завалив экзамен). Объяснять ей про искривления пространства и разрывы материи, создающие перекрестье миров? Про переходы? Про охотников? Или может рассказать про запрещенный аркан, узнав о котором, стражи мигом потащат его на суд, а оттуда — в подземелья Урга, из которых он уже не выйдет? И все из-за глупости и жадности — не надо было соглашаться на предложение Схона. Лучше и дальше находиться в трактире на побегушках, чем вот так сидеть и не знать, что ответить старушке, которая, между прочим, ничего плохого ему не сделала. И теперь справедливо ждала ответа на вопрос, во что он ее втравил. Алмус сжал кулаки. «Что ж, виноват — придется расхлебывать». И решил рассказать правду. Точнее, часть правды, оставив кое-что на потом. Так, на всякий случай.
Петровна слушала рассказ мальчишки и молчала, чувствуя как тает с каждым словом надежда вернуться домой. «Кажется, где-то в сумке был корвалол», — подумала Петровна. Но тут Алмус огорошил ее новой порцией информации, и мысль о корвалоле была отринута. «Нет, не дождетесь!». Умирать в незнакомом мире Петровна не собиралась. Не для того она боролась за свое место под солнцем и распинывала жизненные трудности, чтобы бесславно сдохнуть не пойми где. «Нет уж! — думала она, пока мальчишка вываливал на нее новые шокирующие подробности. — Зинаида Петровна Макарова этому миру не по зубам, и не такое переживала!». Собрав волю в кулак, она молча переварила информацию, а затем заявила притихшему Алмусу: