Петровские дни
Шрифт:
И в ту же минуту из угла, где было на гвоздях навешано платье, вынырнула взлохмаченная чёрная и кудрявая голова. И затем молодой малый, ровесник Тита, вылез из своей засады.
— Прости, Параскева Васильевна. Не гневайся, — выговорил он, кланяясь.
— Ах, разбойники! — закачала головой старуха. — Недаром я чуяла! Как пришла, смекнула, что дело нечисто. Ну что же мне теперь с вами делать? К самому графу Кириллу Григорьевичу пойду и буду жаловаться.
— Будь милостива, Параскева Васильевна. Не могу я твоего приказания уважить, не могу не бывать у вас. Что хочешь,
— Ах, разбойники, мучители мои! — закачала головой старуха.
— Послушай, бабуся! — вступился Тит. — На сей раз Матюшку прости. Он пришёл за мной. Мне место важнеющее открывается. В конюха. Да ещё не к простому барину, а к князю.
— Ой ли? — оживилась вдруг Параскева.
— Ей-Богу, — ответил Матюшка. — Место — прямо диво дивное. Один всего конь. И господ — один князь. А при нём дядька, хороший, добрый. У нас в доме спрашивали, нет ли молодца. Я вот про Тита сказал, поручился, как за родного. Ну вот и велели его к тому князю привести.
— Ну что же… На этот раз Бог с тобой. Спасибо, — сказала старуха. — Но ходить к нам всё-таки не ходи. Вольная крепостному…
— Ну, ну… Слышали уж сто разов, — махнул рукой Тит.
— Слышали и ещё услышите… Да. Не пара. Покуда я жива да Алёнушка при мне…
— Тоже слышали, бабуся, — снова прервал старуху правнук. — Ты про дело скажи. Если этот самый князь меня возьмёт, я назад не приду. Наведаюсь когда после. Когда отпустит. Пускай Алёнка меня проведать придёт.
— Как бы не так, — отозвалась Параскева. — Она к тебе, а ты с ней к Матюшке. Хитры больно.
— Что же тут худого, Параскева Васильевна, — заявил молодой парень. — Уж так ли, сяк ли, а быть Алёнушке моей женой. Верю я в это во как. Зато она у нас на дворе повидала бы, чего ни в жисть не увидит.
— Чего это такого? — спросила старуха небрежно.
— Всех питерских вельможных господ. Все-то в золоте… Нашего Григория Григорьевича увидела бы в его кафтане царицынском. Ноне в Москве токмо и говору, что про господ Орловых. Они у меня первыми стали…
— Тем хуже, Матюшка. Тем хуже, дурак! — воскликнула Параскева.
— Это точно… — уныло отозвался парень, вздохнув.
V
Старушка Прасковья Васильевна Беляева называла себя Параскева — так, как её звали все всю жизнь. Когда у неё спрашивали, почему у неё такое имя, она отвечала просто:
— А Бог его знает! Всю жисть так прозывалась.
Говоря, что ей за сто лет, она, конечно, преувеличивала, но то обстоятельство, что она была уже замужней во дни стрелецкого бунта и сама видела умерщвление боярина Матвеева, доказывало, что за девяносто лет старухе, конечно, уже было, хотя на вид ей казалось менее.
Параскева была очень умная и очень добрая старуха. Родившись в глуши Приволжской губернии, в маленькой глухой деревушке, она попала в дворню и в услужение в барский дом и до двенадцати лет была сенной девчонкой-"побегушкой", а очутившись в Москве, вышла замуж за лакея важного сановника.
Благодаря уму и известной доле хитрости она
Ремесло это сделало её известной всей дворянской Москве. По целым дням бывали у неё посетители, приносившие ей по пяти и десяти и более копеек. Мужчин бывало меньше, женщин — больше, причём особенно много барских барынь, ключниц и нянюшек.
Раза три-четыре в неделю Параскеву звали в дома ради того же ремесла, очень выгодного с одной стороны и опасного с другой. Денег оно давало больше, чем какая-либо торговля. Зато многие косились на Параскеву и побаивались её, так как дело её было — гадать на картах, на кофейной гуще, на зёрнах и просто на воде.
Женщина согласилась сделаться ворожеей ради детей и больших средств к жизни, но в душе её вместе с тем явился разлад. Сама она, женщина от природы правдивая и прямодушная, а равно и богомольная, знала, что она живёт как бы обманом людей, да кроме того, гадая и толкуя людям об их будущей судьбе, она, пожалуй, и грешит.
"Нешто можно провидеть о том, что Господь судил? Толковать об этом, пожалуй, грех большой", — думалось ей.
Вследствие этого нравственного разлада произошло то странное явление, что Параскева, считаемая чуть ли не колдуньей, не пропускала ни одной службы в своём приходском храме, говела по четыре раза в год, а на свечи к местным образам тратила большие деньги. И ежедневно, просыпаясь и ложась спать, она, читая молитвы, прибавляла со вздохом:
— Авось Господь простит, разживусь совсем, брошу это греховодничество.
Гадая разным господам, дворянам и их прислуге, Параскеве случалось, конечно, изредка предсказывать так верно, что все бывали поражены, и молва разносила по Москве её имя. При этом, разумеется, умная и тонкая старуха пользовалась тем, что была крайне наблюдательна и сообразительна.
Прежде чем явиться гадать в каком-либо важном доме, Параскева собирала о семье всякие сведения. В этом деле ей помогали десятка полтора всяких мещанок и бедных дворянок, которые сновали из дома в дом и знали близко все дела, всю подноготную каждой дворянской семьи.
Поэтому, придя гадать в какой-нибудь дом, Параскева не только знала хорошо наличный состав всей семьи, но по большей части знала и все дела их, и все главные заботы насущные. Кроме того, благодаря своим картам женщине случалось равно устраивать и расстраивать важные дела: не только покупку или продажу имущества или имения, но и свадьбы. А за это её одаривали те, кому бывала прямая выгода.
Так прошло много лет, и однажды женщина, имея большой достаток, разделила его между сыном и дочерью, оставив себе немного. У них завелись собственные семьи. Она осталась жить одна на гроши и, тотчас же бросив своё выгодное ремесло, чувствовала себя счастливой, что перестала лукавить, обманывать людей и грешить пред Богом.