Петровские дни
Шрифт:
— Кто ж про это говорит. Княгиня, а дура.
— Именно — дура… Дурафья… Что же делать?
— Как что делать? Не мыть.
— Что?
— Не мыть, говорю.
— Что мыть? — не понял Сашок.
— А полы, как ты сказываешь.
— Я не про то, Кузьмич. А я в отставку подам.
— Как в отставку?!
— А так. Скажу князю, что я не могу эдак. Я для ординарных услуг у него, а не затем, чтобы в дворовых состоять.
Кузьмич ничего не ответил, но сильно испугался решения питомца. Если в отставку, то, стало быть, в Питер ступай.
И, не сказавшись, старик ранёхонько сбегал в Кремль помолиться святым угодникам, чтобы отвратили они надвинувшуюся нежданно беду.
И молитва дядьки была услышана — тотчас же.
IV
Наутро рано к маленькому домику, который занимал офицер, подъехала карета. И Сашок и Кузьмич удивились, кто может быть этот гость. Но затем, когда они увидали господина, вылезающего при помощи двух лакеев из экипажа, то и старик и молодой человек ахнули и обрадовались. Кузьмич бросился на крыльцо, а Сашок вслед за ним.
Приезжий был единственный близкий человек Сашка в Москве, которому он был многим обязан. Это оказался Романов. Посещение молодого человека стариком было необычно, следовательно, должен был существовать какой-нибудь важный мотив.
Быстро сообразив это, Сашок несколько смутился. Он догадался, что посещение Романова связано с тем казусом, который приключился с ним в доме князя Трубецкого.
"Наверно, княгиня пожаловалась! — подумал Сашок. — Ну что ж, я всё-таки считаю себя правым. Невежество приключилось от натуги. Она скорее виновата, а не я".
Сашок встретил Романова на ступенях с крыльца. Гость обнял молодого человека и выговорил:
— Я к тебе с важным делом, должен твоему сиятельству нечто объяснить и очень важное посоветовать. И вперёд ожидаю, что ты моему совету человека добротворствующего не откажешься повиноваться.
"Ну, так! — подумал про себя Сашок. — Княгиня нажаловалась! Нешто можно за панталоны ответствовать, как за самого себя?" Когда гость уже был на диване в гостиной, а Сашок уселся против него, отчасти смущённый, Романов начал было говорить, но остановился и произнёс:
— А Иван Кузьмич где? И его надо сюда! Твоя покойная тётушка всегда призывала его на семейное совещание, когда дело о тебе шло, стало быть, и теперь Кузьмич должен присутствовать.
И Романов крикнул на всю квартиру:
— Кузьмич, куда провалился? Пожалуй сюда!
— Иду-с! — отозвался Кузьмич, который сидел в прихожей с намерением прислушаться к разговору гостя.
Когда старик появился на пороге, Романов обернулся к Сашку и спросил:
— Ну а как же теперь? Сажать его или стоять будет? Ведь с тобой-то он, поди, сидит?
— Сидит! — отозвался Сашок, улыбаясь.
— Ну а при мне у твоей тётушки он частенько сидел. Ну, стало быть, Кузьмич, возьми стульчик, поставь и садись!
— Нет, зачем? И постою… — отозвался старик.
— Садись, говорят!
— Нет, Роман Романович, увольте! Ин бывает, можно сесть, а ин бывает, не след.
— Ну, как знаешь! Беседа недолгая… А ты выслушай, а затем нам своё мнение доложишь. Вот с чем я к тебе, Александр Никитич: есть у тебя дядюшка?..
Сашок удивился и даже глаза выпятил.
— Ну, что же, ответствуй! Дядюшка-то ведь есть у тебя? И здесь в Москве теперь…
— Сказывали мне, но я…
— И ты, зная, что он в Москве, зачем же к нему не отправишься с поклоном? А ты, Кузьмич — человек пожилой, как же ты своего выходца не снарядил и не отправил? Ведь это неуважительная неблагопристойность.
Наступило молчание. Сашок не знал, что ответить, а Кузьмич был настолько озадачен, что, взятый врасплох, думал: "Как же в самом деле так?.."
— Скажи-ка ты мне, Кузьмич, как, по-твоему, хорошо это? В городе находится единственный близкий родственник молодого барина, и он к нему не отправляется, ему на него наплевать! Разве такое непочтение позволительно? Чего же он ждёт? Что князь Александр Алексеевич сам к нему с поклоном приедет?
— Виноват, Роман Романович! Вижу я теперь, что и я в таких дураках состою, каких мало на конюшне розгами наказывать. Прямо сказываю, и в уме у меня не было ничего такого! Узнал я, что князь Александр Алексеевич в Москве, и не подумал, что нам следует сейчас делать. Я только докладывал князиньке, спрашивал, как нам быть, а он отвечал — "не знаю".
— Действительно, Роман Романович, я и вам так объясню. Моё суждение такое, что мне нельзя к дядюшке ехать.
— Как нельзя?
— Ведь он же всю мою жизнь меня видеть не желал, завсегда относился ко мне особливо недоброжелательно, точно я чем провинился перед ним. И вот, когда мы узнали с Кузьмичом, что дядюшка в Москве, мы и решили, что ехать мне к дядюшке не следует. Он может меня не принять, выслать мне сказать что-либо нехорошее, а я — офицер.
— Верно ли? Так ли это?
— Точно так! — отозвался Кузьмич за своего питомца, — Именно так! Да ничего другого и быть не может.
— Ну, так вот что я тебе приехал сказать: твоему сиятельству одеваться в парадный кафтан, нацеплять всю амуницию парадную и отправляться к дядюшке. И прикажи доложить, что приехал, мол, князь Александр Никитич Козельский с достодолжным почтением к своему дядюшке. А если раньше не был по долгу своему родственному, то якобы из-за болезни и лежания в постели. Так и соври! Делать нечего! Поедешь? Что же?..
— Да я, право, не знаю, Роман Романович…
— Ну, слушай! Ты знаешь, что я был близким приятелем твоей покойной тётушки, знаешь, что я тебя люблю, всё, что мог, для тебя сделал. И если ты моего теперешнего совета не послушаешься, то ноги моей у тебя не будет! А ты, Кузьмич, если не настоишь на том, чтобы твой барин ехал к дядюшке, то докажешь мне этим, что ты…
— Дурак из дураков! — добавил Кузьмич.
— Верно!
— Я вот, Роман Романович, и ответствую: ни я, ни князинька дураками не будем. По совету вашему он у меня оденется и пойдёт.