Петру Великому покорствует Персида
Шрифт:
Из посада — из Белого города — сквозь Пречистенские ворота с их тяжело нахлобученной шапкой башни текла к собору живая река богомольцев. По её берегам, почти ровным от великого почтения к цели движения, стояли солдаты, не давая строю сбиваться в стороны, блюдя благолепие. Солдаты были и на гульбище, кольцом каменного кружева опоясавшем тулово собора.
Предстоял праздничный молебен: накануне с приличествующей позднотою за дальностью отстояния от столицы была получена реляция о счастливом заключении Ништадтского мира.
Виват Пётр Великий, виват император победительный, виват и слава! Окончилась долгая и трудная война со шведом. Кабы не гибель их главного воителя, великого задиралы Карла, Каролуса XII,
С его гибелью захирела и иссякла победительная Швеция, ещё недавно державшая в страхе всю Европу. Наконец-то она согласилась на переговоры, закрепившие за Россией все её завоевания, пуще всего на вожделенном для Петра Западе: в Ингерманландии [12] , Лифляндии, Курляндии... Первоклассные порты и гавани — Рига, Ревель, Мемель, прославленные торговые ганзейские города с их уходящей в глубь веков историей, с их великолепными храмами, с их прославленными корабельщиками, искусным мастеровым людом...
12
...на вожделенном... западе: в Ингерманландии... — Ингерманландия — по-русски Ижорская земля — восточное побережье Финского залива.
Отныне можно расправить плечи — широко, по-богатырски, как пристойно столь великому и пространному государству, как Россия. Но допрежь всего — Парадиз [13] . Новая столица, куда устремились все флаги, нетерпеливо ждавшие мира ради торговли, ради всеобщей выгоды и процветания...
Война окончена, долгая и трудная, которая завела царя Бог знает в какие Палестины, на юг, к Чёрному морю, к Дунаю и Днестру, вослед за Каролусом. Внял призываниям единоверных, православных христиан, освободить их от ига агарянского [14] — валахов и молдаван, болгарцев и сербиян. Манили — сулили помощь оружием и провиантом. Манили-заманили: коготок увяз, всей птичке бы пропасть, ан еле вырвалась... Война окончилась. А дальше-то что?
13
...прославленные... ганзейские города... Но допрежь всего — Парадиз. — Парадиз (фр.) — рай. Так именовал Пётр Санкт-Петербург.
14
...Солдаты переминались на морозе, хоть был он не лют. Амуниция на них худая, не для сих широт со скоротечной зимой да летними жарами. Салютовали ружьём, а кто бердышом.
Артемий Петрович шагал не торопясь, опасаясь оскользнуться. Торопливость первому лицу в губернии не пристала. И свита шла за ним шаг в шаг.
Велик, чуден собор. Едва ли не ровня московскому Успенскому. Мнилось Артемию Петровичу: его собор краше, нежели в Первопрестольной. Экая лепота в каменном кружеве гульбища, во всех этих балясинках, дыньках, сухариках, опоясавших его... А сколь высоко взметнулось пятиглавие! Сколь просторен сам храм, сколь мощны его шесть столпов, подпирающих своды, сколь гулок и звучен он для молитвенного служения.
Обыватели сторонились, торопливо сдирали шапки, кланялись в пояс. Губернатор взошёл на широкую лестницу. По её обеим сторонам
«Непривычны, — отметил про себя Артемий Петрович. — Надобно подтянуть выучку, то дело воеводы и сержантов. Чин должно блюсти со всею строгостью».
Хмыкнул: за три года губернаторства этой строгости, почитай, сам не выучился. Губернатор — особа рыкающая, не токмо канцелярских, но и воинских чинов должная вгонять в страх и трепет. Да не словесами, это само собой, а одним своим явлением...
В нём этого не было. Да и не с кого было примеры брать. Разве с царя. Так он бывал и прост и милостив, не чурался и простолюдина и солдата, особливо мастерового. Но уж коли распалится — гроза, ураган, шторм...
Свита округ него сомкнулась, взяла в кольцо. Храм был весь озвучен: шарканье ног, сдержанные голоса, кашель — нестройная прелюдия торжества, предварявшая первый возглас хора.
И как только Артемий Петрович утвердился на губернаторском месте, послышался короткий мык регента и хор грянул:
— Гряди, всесильный! Гряди, велелепный! Гряди, многомудрый!
«Ишь, чего владыка удумал, — с некоторым самодовольством подумал он. — Власть губернаторскую, стало быть, возвышенно трактует и мирян научает таковым образом её почитать и перед нею гнуться».
Пахло воском, ладаном и человеческими испарениями. И ещё не успевшим выветриться тем особым запахом, который ещё долго наполняет новопостроенное здание. Тем паче что и работы и подновления по приказу губернаторскому всё ещё велись.
Артемий Петрович поднял глаза и торопливо закрестился на царские врата, на восьмиярусный иконостас, чьи верхние тябла уходили под своды. Истово крестилась свита — знак был подан.
Да, знак был подан. Царские врата медленно растворились, и оттуда торжественно выплыл преосвященный во главе с причтом.
— Гряди, владыко! — выдохнул хор. — Отверзи божественную благодать...
Церемония, как обычно, обещала быть долгой, хотя накануне, за обедом, Артемий Петрович, как бы между прочим, заметил преосвященному Софронию, что долгие зимние стояния в соборе не только утомительны, но и чреваты болезнию. Владыка понял — наклонил голову.
Пока что чин ревностно соблюдался.
— Освятися жертвенник Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, — возгласил соборный архидьякон своим внушительным рыкающим басом, и голос его воспарил под самый купол, казавшийся необъятным, и, отразившись слабым эхом, порхнул вниз, к пастве, — при державе благочестивейшего, самодержавнейшего, великого государя нашего, им-пе-ра-тора и отца Отечества, — раздельно, надсаживая голос, не пропел, а выкрикнул архидьякон, — Петра Алексеевича и при супруге его благочестивейшей государыне императрице Екатерине Алексеевне, при благоверных государынях, великих княжнах Анне Петровне и Елизавете Петровне...
То и дело заглядывая в список, он стал перечислять всех ныне здравствующих вдовых цариц и царевен, великих княжон, коих в колене Милославских, в отличие от Нарышкиных, было великое множество.
Его сменил преосвященный Софроний. Он возблагодарил Господа за победный мир, добытый благодаря доблестям и неустанным трудам великого государя и христолюбивого воинства его...
— Сам и ныне святый царю... — Владыка поперхнулся, но тотчас нашёлся и продолжал: — Ин-пе-ра-тору и отцу Отечества славы ниспошли от святого жилища твоего, от престола славы царствия твоего, столп световидный и пресветлый, в наставление и победу на враги видимыя и невидимый, державнейшему и святому самодержцу Петру Великому, отцу Отечества, инператору всероссийскому, и укрепи его десною твоею рукою и иже с ним идущия верныя рабы твоя и слуги. И подаждь. ему мирное и немятежное царство, и всякие распри и междоусобные брани отринь...