Петру Великому покорствует Персида
Шрифт:
Сии заботы представлялись ему первостепенными, и о том, как всё устроить ко всеобщему благополучию, он думал всю дорогу. Затем наказы императора: щит, которым он загодя решил прикрыться в случае чего, ежели высокородная супруга станет сильно докучать.
Артемия Петровича брала оторопь при мысли, что не за горами день, когда Астрахань будет полна полками, что её осадят тыщи и тыщи солдат и матросов во главе с государем и его свитой. Попробуй покрутись. Куда девать эдакую прорву пришлого народа, как её прокормить, как снарядить. И за
Он стал кликать её Шурочкой, свою требовательную супругу, дабы раз и навсегда положить границу между её прошлым и будущим, и она молча приняла — согласилась. Муж, что там ни говори, всё-таки оставался господином, даже при новых порядках, заведённых императором.
Шурочка не отрывалась от окна кареты. Слёзы просохли, были забыты, ей всё было интересно. За окном лежали заснеженные деревушки. Дневное солнце всё приметней подтаивало снега. Кое-где на Волге неожиданно появились разводья. Но лёд ещё был крепок и наезжен. Весна пробудила народ от спячки, и навстречу то и дело попадались обозы с солью, рыбой, закостенелой на морозе, тюленьими тушами — всё это везли с низовьев, из его губернаторских пределов. Обратно повезут лес, дрова, зерно...
Вскоре Шурочке надоело глядеть в окошко: наскучили однообразные картины. И она стала всё более капризно понукать мужа:
— Артемий, нельзя ли ехать поскорее. Прикажи, сделай милость, пусть погоняют.
Артемий Петрович и сам испытывал нетерпение. Но и обозные и сменные лошади выдохлись, кожа на крупах запала. Нужен был хотя б двухсуточный покой, обильный корм.
Когда он сказал об этом Шурочке, она недовольно поморщилась:
— Ну вот, едем и едем. И конца этому не видно.
Они были близ Казани, и Артемий Петрович решил воспользоваться гостеприимством казанского губернатора. Но потом, подумавши, решил отказаться. Да и Шурочка неожиданно выдвинула резон:
— Мы у губернатора в гостях непременно застрянем.
— Разумница, — похвалил Артемий Петрович, вспомнив о том, что у него с тем губернатором счёты: деньги и сукно на пошив форменной одежды дадены, а ни единого мундира доселе не поставлено и строгий указ Военной и Коммерц-коллегий не исполнен.
— Эвон, эвон! — всполошилась вдруг Шурочка, — Гляди, Артемий, да не в ту сторону — налево гляди! Экое святое место, сколь церквей да колоколен. Гора свята. Не Афон ли это? — простодушно спросила она. — Прикажи верховым ехать туда, там нас и приютят.
— То не Афон, Шурочка, — снисходительно молвил Артемий Петрович. — Афон, он за морем, в Туретчине. Пожалуй, ты права. — И, открыв дверцу кареты, подозвал вестового: — Скачи наперёд и прикажи: я-де велел ехать к святой горе, пущай туда правят.
— Ты ведаешь ли, как сия гора именуется? — напустилась на него Шурочка.
— То град Свияжск, — не очень уверенно отвечал Волынский. — Всякий раз тут проезжаю да проплываю, а всё недосуг туда наведаться.
Кортеж поворотил налево и спустя полчаса достиг крепостных стен. Крутенек был подъём к ним. Некогда грозные, они обветшали и прохудились, камни обрушились, и их место занял деревянный частокол.
— Ты говорил град, а тут всего только монастыри, церковное место.
Верховые знали дело и прямиком подъехали к игуменским палатам. Их появление произвело отчаянный переполох. Тревожно забил колокол на церковной колокольне, ему тотчас стал вторить другой на въездной башне.
— Проспали, — хохотнул Артемий Петрович. — Эк трезвонят, ровно на пожар.
На крыльцо палат высыпали черноризцы. Тотчас наполнилась чёрными фигурами и обширная паперть, и гульбище собора, высившегося напротив.
Артемий Петрович помог Шурочке выбраться из кареты. Наверху их встречал седобородый монах в мантии до пят, с наперсным золотым крестом и в митре. По квадратному плату с крестом на правом бедре можно было вывести, что это и есть настоятель монастыря, притом в высшем архимандритском чине. Он пробуравил их пронзительным всеведущим взглядом, и, ни слова не говоря, осенил крестным знамением.
— Добро пожаловать, гости дорогие! — произнёс он затем. Голос был густой, но мягкий — голос пастыря, привыкшего и повелевать, и миловать, налагать епитимью и отпускать грехи. Похоже, он тотчас понял, что перед ним — особы правящие и важные.
Артемий Петрович не преминул представиться.
— Слышал, слышал, — заверил его архимандрит. — Муж высокой, государев муж. Эдакая честь для нашей братии.
Святого отца звали Пахомий. Артемий Петрович объяснил ему, какая нужда привела их в обитель, и архимандрит, позвавши ключаря, распорядился устроить людей губернаторской свиты и задать овса лошадям.
— Пожалуйте со мною, — пригласил их архимандрит. — Служить буду в Успенском соборе, а затем перейдём в Никольскую церковь, дабы восславить покровителя странствующих и путешествующих и пожелать благого окончания пути.
Отстояв службу и вознеся молитвы святому Николаю Чудотворцу, они направились в игуменские палаты. За обильной трапезой, где на стол подавалось скоромное, завязался, естественно, оживлённый разговор, а вино тем паче развязало языки. Их приезд был событием в однообразной жизни обители, да и всего городка, ибо этому небольшому поселению ещё при Иоанне Грозном был пожалован статус города.
— Гиштория Свияжска весьма примечательна и заслуживает пространного рассказа, — промолвил хозяин, подливая им вина, меж тем как служки продолжали переменять блюда. — Град сей был сплавлен с верховьев сто семьдесят и один год тому назад по указу Грозного царя.