Петру Великому покорствует Персида
Шрифт:
— Как это сплавлен? — округлила глаза Шурочка. К этому времени было уже известно, что супруга астраханского губернатора — родная племянница императора: женщина, да ещё столь родовитая, в мужском монастыре — явление почти что сверхъестественное. Впрочем, удивился и Артемий Петрович. Беседа становилась занимательной. И он уже предвидел, как будет пересказывать её избранному обществу губернской столицы.
— Очень просто, дочь моя, — отвечал отец Пахомий, внутренне довольный, что может своим рассказом поразить именитых гостей. — Царь Иван Васильевич в те поры снарядил войско противу Казанского
И тогда приказал он в тайности срубить город-крепость в лесах угличских, в вотчине бояр Ушатовых. И послал туда доверенного дьяка Ивана Выродкова. Всё склали по брёвнышку: башни и городьбу, избы и, само собою, церквы, великая артель трудилась не покладая рук. А как только Волга тронулась и сошла большая вода, связали те меченые брёвна в плоты и поплыли вниз по реке. Царь Иван Васильевич давно приметил сию гору близ Казани. С одной стороны омывает её Волга, с другой Свияга да озерце Щучье. Не подступишься. И вся поросла она лесом.
Боле месяца плыли те плоты. А как приблизились к сему месту, тайно завели их в Свиягу. С Волги не видать, ханские дозоры покойны. Стали плотники лес валить, да так, чтобы серёдку горы очистить и там поста» вить крепость. Был густ здешний бор, скрыл он работных людишек. Летописец занёс на скрижаль дату — » двадцать четвёртое мая тысяча пятьсот пятьдесят первого года. За четыре недели поставили город-крепость с трёхъярусными башнями, высокими стенами-срубами, засыпанными землёю и камнем — городнёю. И была сия крепость поболе, нежели Московский Кремль да крепости Новагорода Великого и Пскова.
Грозен был царь, а когда узрел сие чудо, вельми возрадовался, щедро жаловал дьяка и плотников. И на следующий год обложил-таки Казань, и пала ханская твердыня.
— Дивны дела рук человеческих, — восхитился Артемий Петрович и опрокинул в себя чарку. — Кабы мне за четыре-то недели наш кремль укрепить да приготовить флотилию...
Сказал — и осёкся. Тоже ведь в тайности готовился низовой поход, и не велено было до времени говорить о нём. Верно говорят: пьяный язык болтать без толку привык, не из чести переносят вести.
Артемий Петрович изрядно захмелел, размяк и, несколько подумавши, вывел, что в столицах все про всё ведают и уж небось разнесли по всей империи. И всё отцу архимандриту и рассказал, несмотря на то что Шурочка погрозила ему пальчиком и глядела с укоризною.
— Беспокоен государь наш, очень беспокоен, — задумчиво произнёс отец Пахомий. — Для войны деньги надобны, много денег. А ну учнёт, как некогда, разорять монастыри. Народ-от что молвит; наш-де царь антихрист, понесла царица Наталья не от благоверного супруга, а от немчина кудлатого да и выродила...
Пахомий оборвал на полуслове; вспомнил, видно, что перед ним ближние государевы люди. И повернул вспять:
— Сколь ни говорю пасомым: сии вымыслы идут от врагов его величества, нехристей поганых, ради умаления государства нашего, грожу урезанием языков, ан всё едино талдычат своё.
— Враги-то, враги государевы, — подтвердил Артемий Петрович. — И надобно сих клеветников пресекать, на монашествующих епитимьи накладывать строжайшие, а мирян предавать воеводе.
— Таково
«Не можно укоротить языки ни духовным, ни мирянам, — думал Артемий Петрович. — Нету сил вырвать крамолу, а пытки и казни не устрашают, а только подбавляют жару в плавильню народной молвы. Велика Русь и темна, не потрясти её такому великану-богатырю, каков царь Пётр, малая часть уверовала в его богатырский замах, слишком малая, чтобы повернуть, сдвинуть Русь, направив её по пути, размеченному государем. Не всё можно силою, надобна вера. А вера-то иссякла — вера в государеву правду и его дело. Тяжко, коль долго гребёшь против течения, мало кто выдержит. Пётр покамест выдерживает. Но долго ль так будет, не вечен великий гребец. А его наследникам такое не под силу».
Отец же архимандрит, уведав о низовом походе, изрядно поскучнел. Царское войско не минует Свияжска. А где войско, там непременно дань, а то и разорение. С кого драть-то? Первое дело — с монастырей, как бывало прежде.
Артемий Петрович заметил перемену в хозяине. Но, не будучи сердцеведом, причины её не знал. Однако спросил:
— Чем опечалился, святой отец? Углядел заботу на челе.
Отец Пахомий не стал скрывать. Сказал напрямик:
— Предвижу набеги войска его величества на монастыри ближние, яко наш и соседний Успенский. Плыть-то мимо будут, стало быть, все наши закрома и обшарят. Быть им пусту.
Артемий Петрович, как мог, успокоил архимандрита. Государь приказал загодя устроить магазейны в поволжских больших городах и губернаторам да воеводам сим озаботиться. Был-де он на консилии, так там о монастырях речи не было. Местная власть обязана те магазейны наполнить, из них войско станет продовольствоваться на всём пути до Астрахани. Тако и воинский припас: его станут сплавлять ближе к низовью.
Отец Пахомий повеселел: не простой чиновник сказывает, а особа, близкая к государю, можно сказать, его родственник, губернатор астраханский; стало быть, истинно.
Артемий же Петрович, нисколько не чинясь, стал сетовать на то, что главные труды в означенной кампании лягут на его плечи.
— Всё в Астрахани завяжется. Оттоль войско двинется в Перейду во главе с государем. С ним и государыня, и некоторые вельможи. Великая тягость на мне будет: принять, поместить, отправить, заготовить провианту на всё войско да сплавлять его на море. А людишек расторопных мало, повсюду глаз да глаз надобен, не то без присмотру губернаторского учинятся великие неприятности, как не раз бывало.