Певчая

Гринфилд Эми Батлер

– В те годы мы часто переезжали, - рассказывала Норри. – Я не виню твою мать, отмечу. Она должна была как-то жить, ведь твой отец умер до твоего рождения, оставив ее одну. Но, господи, тело не может все время путешествовать. Лучше найти место и осесть там, так я скажу.

Она придерживалась своего мнения. Она так глубоко вросла в этот остров, что я боялась, что она откажется от спасения, если такое произойдет.

Я бы уплыла на корабле. Я хотела увидеть что-то новое, хотела приключения, а не жизнь, ограниченную островом. И больше всего

я хотела свободы, ведь Норри становилась все строже и управлял всем, начиная от того, что было на завтрак в воскресенье, заканчивая тем, сколько бревен нужно бросать в камин.

Вздохнув, я собрала морковку. У Норри было много правил и насчет сбора урожая и его сортировки, как и насчет хранения и времени, когда можно употреблять собранное.

Я поймала себя на мольбе.

Корабль. Прошу, пришлите корабль.

Но что толку? Я ждала, смотрела и надеялась семь долгих лет, и никакого корабля не появилось.

Семь лет, а спасения на горизонте не было. Семь долгих лет на этом острове. А сколько еще будет лет?

Кривясь, я встала и бросила морковь в корзинки. Они стучали, падая грудой, и тут я снова услышала пение.

Ноты окружали меня, в этот раз они были сильнее, звучали быстрее. На беспечный миг я хотела озвучить музыку сама, пропеть ответ ветру. Но предупреждение Норри тут же всплыло, повторяясь по кругу:

«Пой, и тьма тебя найдет».

Я закрыла глаза.

– Люси!

Я моргнула, музыка пропала.

Норри стояла передо мной.

– Люси, ты напевала?

– Нет, конечно, нет, - я ведь не напевала? Я бы поняла, если бы делала это. – Ты слышала не меня, - сказала я. – Это что-то другое. Пение ветра. Я не знаю, что это.

Глаза Норри расширились.

– Слушай! Опять звучит, - в этот раз я старалась не упиваться музыкой. Не нужно Норри знать, как я себя чувствовала. – Не пойму, откуда звучит, а ты? Может, новая птица прилетела с ветром? – меня осенило, и я посмотрела взволнованно в сторону утеса. – Или, может,… корабль? Я не успела осмотреться из-за урожая, - об этом мы спорили за завтраком. Я хотела пойти, как обычно, осмотреться, но Норри сказала, что времени нет. – Может, кто-то пришел спасти нас, и этот кто-то не знает, что тут не стоит петь…

Щеки Норри побледнели.

– Дитя, где твой камень?

Я моргнула.

– Камень? – я коснулась рукой тяжелого красного кулона, висящего на серебряной цепочке под моим платьем. – Здесь, конечно. А что?

Не ответив на это, Норри сказала:

– Нам пора внутрь.

Я удивленно посмотрела на нее.

– Сейчас?

– Да.

– Но капуста…

– Останется здесь.

Я уставилась на нее. Это не было похоже на Норри, которая каждый год настаивала, что в Канун нужно собрать из сада все.

– Не понимаю.

– Что понимать? Мы долго работали сегодня. Ты сама так сказала. Заходи, - Норри говорила ворчливо, но в вечернем свете я видела пот на ее лице. Мысли о пении и музыке вылетели из моей головы. Если у Норри температура,

ее нужно уложить спать.

Взяв ее за руку, я повела ее к дому.

† † †

И хотя до заката еще оставалось не меньше часа, дом уже был отчасти темным. Окон было мало, чтобы пропустить достаточно света. Но я бы нашла кухню Норри всюду по запаху – насыщенной смеси торфа, эстрагона и руты. Обычно там еще был суп, но в Канун Всех святых Норри всегда настаивала, что железный котелок должен висеть пустым, а под ним догорал костер.

– Садись, - сказала я Норри. – Я принесу одеяло, чтобы ты согрелась.

– Не нужно, дитя, - в доме Норри выглядела и звучала уже почти как прежняя. Но я все равно принесла одеяло, и когда я вернулась на кухню, то увидела, что она прижимает руку к сердцу.

– Тебе плохо, - сказала я с тревогой.

Норри снова отмахнулась.

– Нет, дитя. Нет.

– Но ты такая бледная…

– Порой мне не по себе от того, как ты похожа на мать. Такие же серые глаза, такой же маленький подбородок, - она посмотрела на меня и добавила ворчливо. – Конечно, ты растрепаннее.

Я без возражений пригладила спутанные волосы, не желая перебивать. Норри редко говорила о маме, даже под давлением, это меня расстраивало, ведь я помнила мало.

Но Норри, казалось, закончила ворошить прошлое.

– Ох! – она убрала одеяло. – Посмотри, как низко солнце. Нужно дотемна забрать водоросли.

На этой традиции в Канун Всех святых Норри настаивала: мы всегда варили свежесобранные водоросли в котле на новом костре, а потом пили бульон, чтобы защитить себя от вреда. Норри еще и выбирала определенные водоросли, потому собирать их было непросто, и в другой ситуации я бы отпустила ее одну искать их. Но не теперь, когда я так переживала за нее.

– Отдыхай. Я схожу в пещеру, - я потянулась к сетчатой сумке у двери, подходящей для склизких водорослей.

Норри выхватила сумку у меня из-под носа.

– Нет!

Я уставилась на нее. Норри бывала строгой, но редко кричала и никогда так не бросалась.

– Ты не выйдешь на улицу, - Норри преградила путь. – Не этим вечером. Не пущу, пока я еще могу дышать.

ГЛАВА ВТОРАЯ

ПИСЬМО

Я отпрянула на шаг и уставилась на Норри, уверенная, что кричит она из-за лихорадки. Но когда я увидела ее взгляд, я поняла, что вижу не болезнь. Там были подозрение и страх.

– Норри, что такое? В чем дело?

Ее дрожащие пальцы сжались на сумке, но она не ответила.

Почему она ведет себя так странно? Я вспомнила недавние события.

– Это из-за пения? – я видела по ее лицу, что я права. – Ты думаешь, что это была я. И теперь не доверяешь мен.

– Ты напевала, Люси. Я сама слышала.

– Но я же сказала, я слышала пение. Словно это была птица или ветер в ракушке, только четче…

– Я не слышала пения, - сказала сухо Норри. – Только тебя.