Певчее сердце
Шрифт:
Через месяц её положили в больницу с рецидивом депрессии. Если в прошлый раз она перенесла болезнь практически на ногах, глотая таблетки и не переставая работать, то сейчас вариантов не было. Её накрыло беспросветно и глухо, просто парализовало. Отменились выступления, снова Борис Михайлович решал связанные с этим проблемы, а Мария беззвучно кричала на больничной койке, стиснув зубами уголок подушки с промокшей от слёз наволочкой.
Выкарабкивалась она из этого тёмного, сырого колодца отчаяния долго, не чувствуя особой причины жить дальше. Это особенно трудно — пытаться выжить, если не знаешь, зачем. Просто так? Она не могла просто так. Ей нужен был смысл, и Борис Михайлович его
Он привёз Марию в детский онкологический центр. Там лечились и дети постарше, и совсем малыши, и наличие у них страшной, убийственной болезни рвало сердце в клочья. Сквозь горько-солёный ком в горле пробивался к небу вопрос: «Господи, они-то в чём провинились? За что Ты их так?!» Небо молчало в ответ.
— Маша, если ты не можешь найти причину жить и работать ради себя, работай ради них, — сказал Борис Михайлович. — На лечение всегда нужны деньги, много денег. Подари этим малышам жизнь. У многих из них есть шанс вылечиться, но у родителей часто не хватает средств. Ты можешь помочь. Кого-то — спасти, кому-то хотя бы облегчить страдания. Ты искала смысл? Вот тебе вариант. Подумай, а завтра скажешь, что ты решила.
В глазах Марии стояли слёзы.
— Борис Михайлович... Так вы не только музыкальные проекты финансируете?
— Делаю, что могу, — сдержанно улыбнулся тот. — Предлагаю тебе присоединиться.
Решение, которое Мария приняла, угадать несложно. Перед её мысленным взглядом стояли глаза этих ребят, обращённые на неё с надеждой. Если она будет продолжать валяться в постели, во власти хандры и неразрешимого вопроса «быть или не быть?», вполне может случиться так, что вскоре родители будут плакать на их могилках. Если она не вытащит себя за волосы из болота, так и случится. От неё зависела их жизнь. Нужно было действовать, и как можно быстрее.
Её первый после болезни концерт состоялся спустя две недели после этого разговора. Почти все заработанные средства были отправлены на лечение детей, а себе Мария оставила только на самое необходимое — концертные платья, еду и прочие бытовые нужды. Врачи считали, что она не долечилась, но Мария думала иначе. Она долечивала себя работой и этим новым смыслом, подсказанным ей Борисом Михайловичем.
Эта совместная цель сближала их всё больше. Мария испытывала к этому человеку огромное уважение, тёплую благодарность, а в его глазах видела ласку, от которой становилось и хорошо на душе, и вместе с тем как-то не по себе. Её подозрение подтвердилось: Борис Михайлович сделал ей предложение стать его женой.
И она не нашла в себе сил сказать «нет», зная, что его огорчит отказ. Он слишком много сделал для неё, чтобы она могла позволить себе оказаться такой неблагодарной дрянью.
Взрослые дети Бориса Михайловича приняли его брак в штыки. Они считали, что Мария вышла за него из-за денег, а у неё не было ни сил, ни желания что-то им доказывать. Так же считала и бывшая тёща, мать его покойной первой жены, и его старшая сестра. Дети и другие родственники жили отдельно, но семейные встречи всё-таки случались и каждый раз становились испытанием для нервов Марии. Враждебность и холодность новых родичей изматывала, хоть в открытую фазу конфликт и не переходил.
В интимной близости с мужем Марии мерещилось что-то кровосмесительное: в нём она видела прежде всего отца, старшего друга, покровителя. Но она предпочитала молчать и по возможности избегать этой стороны отношений. У неё был уважительный предлог — работа, в которую она была погружена почти двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю. Она уже не боялась снова заболеть от перенапряжения, такой интенсивный рабочий график только радовал её. Борис Михайлович тоже был занятой человек. Однажды,
— Прости, Машенька, что-то я устал сегодня... Да и в таком я уже возрасте, когда больше ценишь дружбу и душевную близость, нежели интимную. Спокойной ночи, моя хорошая, отдыхай как следует. А то скоро с ног валиться начнёшь.
Скоро его дыхание стало ровным, сонным, а Мария ещё долго лежала, думая над его словами. И не знала, что чувствовать — виноватое облегчение, грусть, благодарность? Или, может, всё сразу?
Обретя цель работы, она окунулась в неё с одержимостью маньяка, но в то же время стала очень дисциплинированной. В ней проснулась страсть к планированию жизненного и рабочего распорядка. Её день был заполнен массой дел, встреч, мероприятий; она ездила с концертами, пела в классических спектаклях, судила конкурсы, записывала альбомы, основала фонд помощи больным раком детям и лично контролировала его деятельность... В её напряжённом графике на сон оставалось четыре-пять часов, а иногда она обходилась и тремя, но усталости не испытывала, чувствуя себя вполне выспавшейся. Это был какой-то бешеный подъём, рабочий и эмоциональный. В её жизни не осталось ни времени, ни места тоске и хандре. Едва проснувшись утром, она подносила к глазам органайзер со списком дел и за чашкой кофе лелеяла в себе клокочущее, радостное предвкушение. Как пловец на старте, готовый кинуться в воду, она нетерпеливо ждала начала рабочего дня и улыбалась, представляя себе, как она сейчас нырнёт в этот водоворот и победоносно справится с ним.
Это продолжалось, пока однажды во время записи сборника классических арий в её груди не вспыхнуло нестерпимое жжение, отдающее в шею и левую руку. Этот ад душил её, он перекрыл кислород и раскинул перед глазами фейерверк искр. Её увезли на скорой прямо из студии звукозаписи — в больницу. Кислородная маска накрыла её лицо, а ей казалось, что её пытаются убить. Она срывала с себя аппарат, металась на носилках внутри машины, а врачи её держали.
Когда Мария очнулась, рядом с ней в палате сидел Борис Михайлович и смотрел на неё с болью, нежностью и тревогой.
— Что со мной? — пробормотала она пересохшими губами.
Он покачал головой.
— Загнала ты себя, вот что. Марусь, ты чего добиваешься таким бешеным ритмом жизни? Куда ты спешишь? Что ты боишься не успеть? У тебя вся жизнь впереди! Ты всё успеешь — при нормальном, человеческом подходе. А вот если будешь продолжать в этом же духе... Даже говорить не хочу.
На руках остались синяки: это её удерживали в машине, когда она там билась, как буйнопомешанная.
— У меня же выступление в Милане через... через... какой сегодня день? — простонала Мария.
— Маш, всё. — Рука Бориса Михайловича легла на её плечо, прижимая. — Сбавь обороты, или мы тебя потеряем слишком рано. Сердце надо беречь.
Чуть позднее в тот же день в больницу примчалась мать.
— Ты чего это, Машуньк?.. Поперёд батьки в пекло лыжи навострила?!
— Тогда уж мамки, — со слабым смешком поправила Мария.
— Какая разница! Не вздумай мне тут, короче, поняла?!
— Так точно, товарищ командир...
Навестили её и сестра Галина с мужем, и коллеги по музыкальному «цеху». Все газеты пестрели сообщениями: «Оперная дива Мария Климова попала в больницу, жизнь звезды вне опасности», «Концерт Климовой в Милане отменён из-за сердечного приступа у певицы». Вся её палата была завалена цветами, а когда не осталось места внутри, их стали возлагать в коридоре у двери. Среди букетов Мария увидела те самые розы... Свежий шрам на сердце ёкнул, вспыхнул короткой болью.