Певчее сердце
Шрифт:
Благодаря хорошему техническому оснащению клиники и блестящей работе врачей жизнь Марии не оборвалась. Но было ясно, что это, скорее всего, последняя отсрочка конца. Ещё одна такая катастрофа — и певчее сердце смолкнет навсегда.
Боль ушла сразу, как только тромб извлекли. Уже на следующий день физическое самочувствие Марии стало таким же, как до этого приступа, процесс её выздоровления не откатился назад, чего нельзя было сказать о её душевном состоянии.
— Мы не отдадим им тебя на растерзание, Маша, — сказал Борис Михайлович, навестивший её в больнице. —
Ещё через пару дней Мария дремала после укола. На тумбочке стояло блюдо с яркими, душистыми мандаринами, принесёнными накануне мамой, за окном мягко кружился снег. Мария не заметила, как открылась дверь, не услышала сквозь усталую дрёму и тихих шагов, поэтому вздрогнула, когда на одеяло лёг букет её любимых роз. Но руки, которые его положили, она узнала мгновенно.
— Влада! — Мария села, и эти руки обняли её.
Влада была уже без маскарада с переодеванием, в обычном брючном костюме цвета кофе с молоком, подчёркивавшем красоту её длинных, подтянутых ног. Тот мешковатый смокинг на два размера больше их каким-то образом скрывал, делая вообще бесполыми. У Марии вырвался всхлип, и Влада прижала её к себе крепче, поглаживая и прижимаясь губами к виску.
— Тш-ш, родная, не надо так волноваться... Побереги сердечко, оно у тебя одно.
— Как... Почему ты здесь? — всматриваясь ей в глаза и пытаясь прочесть там ответ, спрашивала Мария.
Влада смотрела на неё с грустноватой нежностью, от которой сердце ныло — нет, не той страшной кинжальной болью, а холодящей, как серые снежные тучи, тоской.
— Я кое-что упустила, когда приезжала в прошлый раз. Вот и хочу исправить это упущение.
— Влада, ты с ума сошла?! Зачем ты вернулась?! Тебя же схватят! — обмирая в бессильном, неотвратимо-вязком отчаянии, простонала Мария. — Ко мне уже приходил один тип... Они хотят обвинить меня в укрывательстве!
— Тихо, тихо, Машенька... — Влада сжала её в объятиях, крепко прижалась поцелуем к щеке, лбу, согревала дыханием её намокшие ресницы. — Не надо, тебе нельзя переживать! Помни про сердечко... Они ничего тебе не сделают, солнышко, не бойся. Никто этого не допустит, клянусь.
С минуту они молчали, просто слушая дыхание друг друга. Клыки боли пока не трогали сердце, но оно обливалось сладковато-солёной нежностью, печалью и тоской, леденящей тревогой.
— Ты узнала, кто тебя предал? — спросила Мария. — Кто слил информацию о твоём приезде?
— Да, — проронила Влада.
— И кто же? Я его знаю?
Молчание Влады поднимало в груди Марии нарастающую волну морозного ужаса. С каждой секундой этой тишины догадка становилась всё яснее.
— Неужели Костя? — прижав пальцы к приоткрытым губам, прошептала Мария.
Уголок губ Влады горько дёрнулся, глаза на миг закрылись, а когда она разомкнула веки, в её взгляде проступала мрачная усталость и печаль.
— Увы, Машенька, — едва заметно кивнула она.
— Но как он мог?.. —
Влада вздохнула, глядя в окно, на снегопад. Взяв с блюда мандарин, она вертела его, катала по колену.
— У него тоже есть слабое место, как и у меня. У меня это ты с Ксюшкой, у него тоже есть дочь. Она живёт в России, с его бывшей женой. Он пытался перевезти семью за границу, поближе к себе, но у жены на него скопилась обида и неприязнь, она ему не верила. Упёрлась, не захотела с дочкой уезжать... И зря. Девочку похитили и вынудили Костю пойти на этот шаг. И мне трудно его винить. Я не знаю, как бы сама поступила на его месте. Может, сделала бы то же самое. Потому что ради вас с Ксюшкой я готова на что угодно.
— Как, неужели эти оборотни в погонах уже и похищениями людей не гнушаются? — пробормотала Мария, шокированная.
— Нет, конечно, — усмехнулась Владислава. — Это сделали мои враги. Те, кто хочет уничтожить меня руками правосудия.
— Господи, — сорвалось с губ Марии. — А девочка? Что с ней? Её хотя бы отпустили?
— Да. С Ликой всё в порядке.
Дверь палаты между тем приоткрылась, и заглянула мама.
— Маш, мы тут с Ксюшей к тебе в гости... Нам позвонили из больницы и сказали, что ты зовёшь. Ой... здрасьте, — добавила она неуверенно, заметив Владу.
— Здравствуйте, Любовь Григорьевна, — сказала та, чуть улыбнувшись. — Это я вам звонила.
Мама не узнала её и, видимо, приняла за доктора (во внутреннем распорядке клиники сохранялось требование надевать халат при посещении больных).
— Ой, а что случилось? С Машей что-нибудь?..
— Нет, Любовь Григорьевна, не волнуйтесь. — Влада поднялась, подошла к ней и, глядя ей в глаза со своим мягким, пристально-бирюзовым обаянием, добавила: — Думаю, мы с вами знакомы, хотя и давно не виделись.
Несколько мгновений мама смотрела на неё с недоумением, но постепенно в её глазах проступало понимание.
— О Господи, — пробормотала она наконец, прикрыв рукой рот.
Свою догадку она не высказала вслух, как будто боясь, что её произнесение приведёт к катастрофическим последствиям. Она перевела потрясённый взгляд на Марию, потом снова на Владу.
— Н-нет... Мы, наверно, лучше пойдём с Ксюшенькой...
— Любовь Григорьевна, бояться уже нечего, — усмехнулась Влада. — Больше ничего плохого не случится, обещаю вам. Пусть Ксюша зайдёт.
Она сама открыла дверь в коридор и позвала ласково:
— Ксюшенька, зайка, заходи. Иди к маме!
Ксюша тоже робко поздоровалась с ней, после чего сразу же уселась на край кровати Марии.
— Мамочка, ты как? Ты скоро выздоровеешь?
— Уже скоро, Ксюнька, — сквозь ком в горле проговорила Мария.
Пристально-жадный, неотрывный взгляд Влады на Ксюшу заставлял её сердце сжиматься. А та на неё даже не смотрела, не узнавала.
— Мам, а сегодня утром нам привезли целую кучу подарков! — поделилась Ксюша восторженно. — Много-много коробок! Это ты купила? Но Новый год же уже прошёл, а мой день рождения ещё не скоро!..