Певчее сердце
Шрифт:
Слов было слишком много, до нежно-сладкой боли много, но ни одно не казалось подходящим, лишь колко-солёные капельки собирались в уголках глаз Марии. Ксюша, проследив направление её взгляда, посмотрела на незнакомку в кофейном брючном костюме и с круглой, коротко остриженной головой.
Нужно было что-то сказать, глаза Влады просили Марию об этом.
— Ксюш, сегодня действительно праздник, — глухо, сквозь царапающий солёный ком проговорила Мария. — Мама Влада приехала.
Она кивком головы показала на Владу, и Ксюша долго, пристально всматривалась... Наконец она сказала
— Это ты? Ты на фотографиях другая...
— Люди иногда меняются, Ксюшенька. — Присев рядом, Влада осторожно завладела рукой девочки, сжала её в своей. — Это я, малыш. Здравствуй, моя родная. Прости, что меня так долго не было. Одни... нехорошие люди не пускали меня домой. Но мне всё-таки удалось к вам пробраться.
— Ты вернулась насовсем? Больше не уедешь? — горел в глазах девочки пристальный, требовательный вопрос.
— Мне придётся уехать снова ещё на какое-то время, надо разобраться с кое-какими делами. — Влада прильнула губами к виску Ксюши, где под прозрачной и светлой, нежной кожей проступала голубая жилка, зажмурилась на мгновение. — А потом я вернусь к вам с мамой Машей насовсем.
— Когда? — хотела знать Ксюша.
Она пока не спешила бросаться в объятия Влады, но в её глазах проступала та же тропическая морская лазурь, ясная и тёплая. Внешне она была её копией — ещё до искусственных изменений, сделавших из Влады совсем другого человека.
— Пока не могу сказать точно, — с улыбкой вздохнула Влада. — Поэтому ничего обещать не буду. Не люблю, когда обещания не получается сдержать. Но в одном ты можешь быть уверена: мы будем вместе. Всё обязательно будет хорошо. Я люблю вас, мои девочки.
Если на сцене после концерта Мария лишь мысленно перекидывала мостик единения, то сейчас Влада наяву обнимала их обеих, прижимая к себе крепко, как в последний раз. Ксюшу она посадила к себе на колени, а другая её рука обхватывала Марию. Влада целовала их поочерёдно.
— Солнышки мои... Родные мои. Люблю вас.
Сердце уже чувствовало и знало, что происходит, а разум отказывался называть это своими именами — слишком страшными. Губы Влады умоляли Марию держаться достойно, осыпая её жаркими поцелуями.
— Маш... Будь умницей. Не вздумай тут расклеиться. Думай о Ксюшке. Твоё сердце нужно нам — и ей, и мне. Береги его. Оно нужно нам живое, понимаешь?..
Хотелось кричать, вцепиться, не отпускать... Ладони Влады гладили щёки Марии и её волосы, губы уже не целовали, но целовал взгляд.
— Увидимся, Машунь... Ещё увидимся, родная. Это точно. Обещаю.
Влады больше не было в палате, оставалось лишь эхо её голоса, отсвет её глаз, тепло жизнелюбивых чёртиков в ласковой глубине тропического моря. Остались розы, которые она принесла, и мандарин, который она вертела в руках. Он лежал отдельно от остальных, и Ксюша очистила его в первую очередь.
— Мам, не плачь... Мама Влада не насовсем уехала. Она разберётся с делами и приедет. — И Ксюша протянула Марии половинку очищенного мандарина.
Долька таяла во рту, истекая сладким цитрусовым соком с новогодним ароматом. Сердце звало Марию к окну, и она, прильнув к подоконнику, увидела чёрную машину во дворе клиники.
Сердце выдержало. Оно выживало, лишь потому что Влада об этом просила, но душа Марии оставалась немой, выжженной, запорошённой снегом и пеплом. Борис Михайлович, снова навестив её, сказал:
— Маша, мы будем бороться. Мы сделаем всё возможное и невозможное. И обязательно утрём им нос.
Да, «они» не были такими уж простофилями, способными прошляпить побег Влады из театра. Права была Влада, сказав, что им хорошо известно её слабое место. Не зря Марии показалось тогда, что всё прошло слишком гладко: успешный побег Влады тоже был частью их плана. Они позволили ей уйти, зная, что она непременно вернётся, и их тонкий психологический расчёт оказался безошибочным, операция прошла блестяще. О том, что предатель — Константин, Влада догадалась, потому что они связались с ней через него, именно он передал ей их предложение.
— Ей предложили сделку: она сдаётся добровольно, а они, в свою очередь, снимают с тебя все обвинения и оставляют в покое. И она сделала выбор — между своей свободой и твоей. Для тебя даже не сам срок страшен, пусть даже минимальный — всё дело в твоём сердце. Оно может не выдержать.
Борис Михайлович рассказал, как всё обстоит. Он собирался нанять целую команду адвокатов, чтобы либо доказать невиновность Влады, либо сократить наказание до минимально возможного в данных обстоятельствах.
— Сейчас ситуация и расстановка сил несколько изменилась по сравнению с началом всех этих событий. В тонкости вдаваться не буду, скажу лишь, что враги у Влады ещё есть, но их стало меньше. Поэтому есть надежда, что всё получится.
Марии оставалось только обнять Бориса и уткнуться в его плечо. Тот хмыкнул:
— Не причисляй меня к лику святых, Маша. Если бы здесь совсем не пахло моим деловым интересом, ноги моей бы не было в этом деле.
— Что у тебя за интерес, Боря? — подняла заплаканное лицо Мария.
— Скажем так, я Владиславе... не совсем конкурент, — ответил тот уклончиво-загадочно. — Не бери в голову, Машенька. Мотивы не столь важны. Результат — вот что главное.
Каковы бы ни были истинные мотивы Бориса Михайловича, приглашённая им команда правозащитников взялась за дело железной хваткой. С непреклонной дотошностью они вскрывали факты злоупотреблений со стороны обвинения.
Мария выписалась из больницы в середине февраля. Лечащий врач ясно дал ей понять: права на ошибку у её организма больше нет. Либо она полностью пересматривает свой образ жизни и бережёт себя, либо ей придётся петь уже не для людей, а для Господа Бога. Если не ради себя, так хотя бы ради Ксюши Мария должна была сделать всё, чтобы её имя ещё долго упоминалось среди живых.