Певерил Пик
Шрифт:
Долго лежал Джулиан в глубоком мраке, царившем в камере, и с трепетом и нетерпением ждал, что вновь раз-» дастся таинственный голос того, кто говорил с ним накануне ночью, но до его слуха доносился лишь бой часов на колокольне соседней церкви Гроба господня, отбивавших час за часом. Наконец он задремал, но не проспал он, как ему казалось, и часу, когда его разбудил голос, который он так долго и так тщетно жаждал услышать.
— Как можешь ты спать? Как смеешь ты спать? Почему ты спишь? — донеслись до его слуха вопросы, произнесенные вчерашним тихим, но ясным и мелодичным голосом.
— Кто говорит со мной? — спросил, в свою очередь. Джулиан. — Будь ты добрый или злой дух, я отвечаю: я ни в чем не виновен, а невинный может и смеет спать спокойно.
— Не задавай мне вопросов, — продолжал голос, — и не пытайся узнать, кто я. Знай, что только глупость может спать, когда рядом вероломство и опасность.
— А можешь ли ты, уведомляя меня об опасностях, дать мне совет, как бороться с ними или избежать их? — спросил Джулиан.
— Власть моя ограниченна, — ответил голос, — но я могу, подобно светляку, указать на близость пропасти. Однако ты должен довериться мне.
— Доверие должно быть взаимным, — сказал Джулиан. — Я не могу довериться, не зная, кому или чему.
— Говори тише, — сказал голос почти беззвучно.
— Вчера ты сказал, что мой товарищ не проснется, — возразил Джулиан.
— А сегодня я за это не ручаюсь, — ответил голос.
И в эту самую минуту послышался хриплый и резкий голос карлика, который недовольным тоном спросил Джулиана, почему он говорит во сне, не отдыхает сам и другим мешает, и поинтересовался, не вчерашнее ли видение вновь его тревожит.
— Скажи «да», — шепнул голос так тихо, но вместе с тем так отчетливо, что Джулиан усомнился, не эхо ли это его собственных мыслей, — скажи «да», и я покину тебя навеки.
В критическом положении человек прибегает к странным и необычным средствам; поэтому, хотя это удивительное знакомство как будто ничего не сулило Джулиану, он не хотел так сразу его лишиться и ответил, что ему привиделся страшный сон.
— Я понял это по вашему голосу, — сказал Хадсон. — Странно, что вам, людям чрезмерного роста, не присуща та душевная твердость, какой природа наделила нас, людей, коим присуща более сжатая форма. Мой голос, например, сохраняет мужественность в любом случае. Доктор Кокрел считал, что природа наделяет людей одинаковым количеством нервов и сухожилий независимо от их размера и что природа растягивает свою ткань больше или меньше, в зависимости от размеров поверхности, которую она должна покрыть. Потому часто бывает так: чем существо меньше, тем оно сильнее. Поместите жука под высокий подсвечник, и насекомое, пытаясь выбраться, сдвинет его с места, а это с точки зрения относительной силы все равно, что для одного из нас пошатнуть стены Ньюгетской королевской тюрьмы. Кошки и ласки тоже более выносливы, чем собаки или овцы. А вообще-то вы могли заметить, что люди маленького роста и танцуют лучше и устают меньше тех, кто томится под бременем собственного веса. Я уважаю вас, мистер Певерил, за то, что вы, как мне сказали, убили одного из этих здоровенных молодцов, которые только потому, что у них нос на локоть или два ближе к небу, чем у нас, хвастливо разгуливают по белу свету с таким видом, будто и душа у них выше нашей. Однако не вздумайте и вы уж очень переоценивать себя. Мне бы хотелось, чтобы вы твердо усвоили следующее: в истории всех веков ловкий, крепкий, энергичный маленький человек всегда брал верх над своим грузным противником. За примерами можно обратиться к священному писанию и вспомнить всем известное поражение Голиафа и другого, у которого было больше пальцев на руке и больше дюймов в вышину, чем позволительно иметь честному человеку, и которого убил племянник доброго царя Давида, и множество других, что сразу и не приходят в голову. Все это были филистимляне гигантского роста. В сочинениях античных писателей вы встретите Тидея и прочих ловких, сильных героев, чьи миниатюрные тела служили вместилищем огромного разума. И вправду, как в священной, так и светской истории вы можете прочесть, что эти самые великаны всегда бывают еретиками и богохульниками, грабителями и притеснителями, насильниками и насмешниками. Таковы были, например, Гог и Магог, — они, как свидетельствуют достоверные летописи, пали под Плимутом от руки славного маленького рыцаря Коринея, именем которого назван Корнуэлл. Аскапарте также был побежден Бевисом, а Колбранд — Гаем, чему свидетели Саутгемшон и Уорик. Подобно им погиб в Бретани от руки короля Артура великан Хоуэл. И если Райенса, короля Северного Уэльса, который был убит этим же достойным поборником христианства, и нельзя по-настоящему назвать великаном, — все равно, он был немногим лучше, поскольку он потребовал отделать свою мантию бородами двадцати четырех королей; бороды тогда носили широкие и длинные — значит, его рост, считая, что каждая борода была длиною в восемнадцать дюймов (королевская борода никак не могла быть меньше) и что он отделал ими, как нынче отделывают горностаем, только перед мантии, а спицу — вместо кошачьего и беличьего меха — бородами графов, герцогов и прочих менее знатных особ, то может быть… Я подсчитаю это завтра.
Ничто не действует так усыпляюще на людей (за исключением философов и банкиров), как арифметические выкладки, а когда лежишь в постели, то их воздействие просто неотразимо. Сэр Джефри уснул, пытаясь высчитать рост короля Райенса по приблизительной длине его мантии. И не наткнись он на этот сложнейший предмет для подсчета, невозможно догадаться, сколько бы еще он рассуждал о преимуществах людей маленького роста — теме настолько им любимой, что он собрал из истории и литературы почти все примеры их побед над великанами.
Едва Джулиан удостоверился, что карлик крепко спит, как снова с нетерпением начал прислушиваться, не заговорит ли с ним таинственный голос, который был одновременно и притягательным и жутким. Даже слушая Хадсона, он, вместо того чтобы внимать панегирику людям малого роста, напрягал слух, силясь уловить малейший звук в комнате. Казалось, от него не ускользнул бы и полет мухи. Если его невидимый наставник был существом земным — а здравый смысл Джулиана отказывался верить, что это было не так, — значит, он не покинул камеру, и Певерил с нетерпением ожидал возобновления разговора. Ему пришлось разочароваться: ни один звук более не донесся до него. Ночной посетитель, если он еще находился в комнате, по-видимому, решил хранить молчание.
Напрасно Певерил покашливал, покряхтывал и всячески давал понять, что не спит. Наконец нетерпение его возросло до такой степени, что он решился сам возобновить прерванный разговор.
— Кто бы ты ни был, — сказал он достаточно громко для бодрствующего, но так, чтобы не разбудить своего спящего соседа, — кто бы ты ни был, но если ты принимаешь участие в человеке отверженном, каким является Джулиан Певерил, заговори со мною еще раз, заклинаю тебя. И скажешь ли ты хорошее или дурное, — поверь мне, я готов выслушать любые слова твои.
На эту мольбу не последовало никакого ответа, и ни один звук не выдавал присутствия существа, к которому оно было обращено.
— Напрасно говорю я, — продолжал Джулиан, — быть может, существо, к которому я обращаю мою речь, лишено человеческих чувств или злобно радуется человеческим страданиям.
Тихий, прерывистый вздох, послышавшийся в углу, казался укоризненным ответом на несправедливое обвинение Джулиана.
Певерил, бесстрашный по натуре и уже освоившийся со своим необычным положением, поднялся в постели и протянул руку, намереваясь повторить свою мольбу, но голос, словно встревоженный этим резким движением, торопливо прошептал:
— Молчи! Не двигайся, иль я умолкну.
«Значит, это человек, — подумал Джулиан. — Он боится, чтобы его не узнали; стало быть, я имею над ним некоторую власть и могу ею воспользоваться, но делать это нужно осторожно».
— Если твои намерения дружелюбны, — вслух продолжал Джулиан, — то никогда еще друг не был мне так нужен, никогда не был бы я так благодарен за доброту. Положение всех дорогих моему сердцу людей очень серьезно, и я готов жизнью заплатить за весть о том, что они живы.
— Повторяю, — ответил голос, — что власть моя ограниченна. Тебя, быть может, я сумею спасти, судьба же твоих друзей от меня не зависит.
— Но открой мне их участь, какова бы она ни была, — сказал Джулиан, — и я не побоюсь разделить ее с ними.
— О ком ты беспокоишься? — спросил голос. По-прежнему мягкий и мелодичный, он говорил с какой-то тревогой и как будто даже неохотно.
— О моих родителях, — ответил Джулиан после минутного колебания. — Что с ними? Какая участь ожидает их?