Певерил Пик
Шрифт:
Тут карлик на минуту умолк и тяжело вздохнул; в этом вздохе были и печаль и гордость человека, ставшего героем трагического события, — а затем продолжал:
— По простоте душевной вы, молодой человек, наверно, подумали, что я рассказал вам об этом празднестве только для того, чтобы похвастаться своим участием в прелестно задуманной и не менее превосходно выполненной шалости? Но, к сожалению, злоба придворных, которые постоянно клеветали на меня и завидовали мне, заставила их напрячь весь свой ум и исчерпать всю свою хитрость, изощряясь в самых лживых и нелепых наветах на меня. Со всех сторон слышалось столько глупых шуток и намеков на пироги, слоеное тесто, печки и тому подобное, что я был вынужден потребовать прекращения этого неуместного веселья, заявив, что могу серьезно рассердиться. Но случилось так, что при дворе в то время находился один приятный молодой человек, сын баронета, всеми уважаемый и близкий мне приятель; от него я менее всего ожидал оскорбительной шутки. И вот, однажды вечером у распорядителя игр и увеселений мистер Крофтс — так звали этого юношу, — выпив лишнего, вновь затронул эту избитую тему и упомянул о пироге с гусятиной, что я, естественно, принял на свой счет. Но я с полнейшим хладнокровием попросил его переменить разговор и предупредил, что мой гнев мгновенно может вспыхнуть. Он же стал говорить еще более оскорбительно, сказал что-то о малыше и привел другие неуместные и весьма обидные для меня сравнения. Я был вынужден послать ему вызов, и мы встретились. Любя молодого человека и желая только одной-двумя царапинами исправить его, я хотел, чтобы он избрал своим оружием шпагу, но он выбрал пистолеты. Сидя верхом на лошади, мой противник вместо оружия вынул такую маленькую штучку… ну, которой дети разбрызгивают воду… Я забыл, как она называется.
— Наверно, спринцовка, — подсказал Певерил. Он начал припоминать, что прежде где-то слышал эту историю.
— Точно так, сударь, — подтвердил карлик. — Вы правильно назвали эту штучку, — я видел ее, проходя мимо верфей Уэстминстера. Итак, сэр, подобное презрение заставило меня заговорить с ним таким языком, что он вскоре взялся за настоящее оружие. Мы сели на лошадей, разъехались в стороны; затем по сигналу начали сближаться, и так как я никогда не даю промаха, то имел несчастье первым же выстрелом убить мистера Крофтса. Лютому врагу своему не пожелаю испытать ту боль, какую я почувствовал, когда этот несчастный зашатался в седле и упал на землю. А когда я увидел, как хлынула его кровь, клянусь небом, я отдал бы жизнь, чтобы воскресить его! Так молодость, храбрость и надежды пали жертвою глупой и беспечной шутки. Но увы, чем я виноват? Честь необходима для жизни, как воздух, которым мы дышим, и тот не живет, кто носит на себе хоть малейшее пятно бесчестья.
Искреннее чувство, с которым крошечный герой закончил свой рассказ, изменило к лучшему мнение Джулиана о сердце и даже уме человека, который гордился тем, что во время большого праздника служил начинкой для пирога. Но теперь он понял, что подобные подвиги соблазняли карлика потому, что он, в его положении, не мог быть чужд тщеславия и лести, которой его осыпали те, кто забавлялся подобными шутками. Однако печальная судьба мистера Крофтса, как и другие подвиги этого карлика во время гражданской войны — он тогда доблестно командовал отрядом конницы, — заставили придворных воздержаться от открытого подшучивания над ним. Впрочем, по правде говоря, в этом не было особой нужды, ибо, когда его оставляли в покое, он сам, по собственной воле показывал себя в самом смехотворном виде.
В час дня надзиратель, верный своему обещанию, принес обоим заключенным весьма приличный обед и бутылку доброго, хоть и легкого вина. Но старик Джефри, своего рода bon vivant note 76 , с грустью заметил, что бутылка почти так же мала, как и он сам.
Так прошел день, а за ним и вечер, в течение которого Джефри Хадсон продолжал болтать без умолку. Правда, теперь его рассказы были менее веселыми, ибо, когда бутылку опорожнили, он прочел по-латыни длинную молитву, чем придал разговору более серьезный оборот, нежели раньше, когда говорил о войне, женской любви и придворном блеске.
Note76
Кутила (франц.).
Маленький джентльмен сначала разглагольствовал о спорных вопросах веры, но потом свернул с этой тернистой тропинки на соседнюю сумрачную тропинку мистицизма. Он говорил о тайных предзнаменованиях, о предсказаниях скорбящих пророков, о явлениях вещих духов, о розенкрейцерах и тайнах кабалы и обо всем этом судил с такой уверенностью, с таким знанием дела, что его можно было счесть за члена братства гномов или эльфов, которых он так напоминал своим ростом.
Битый час продолжался этот поток бессмысленной болтовни, и Певерил решил во что бы то ни стало попытаться получить отдельную камеру. Повторив перед сном молитву по-латыни (старик был католиком и только за ото попал под подозрение), он, раздеваясь, начал новую историю и продолжал ее до тех пор, пока окончательно не усыпил и себя самого и своего соседа.
Глава XXXV
И неземные голоса шептали
Людские имена.
Джулиан заснул, размышляя более о своих несчастьях, нежели о мистических рассказах маленького джентльмена; но грезилось ему то, что он слышал, а не то, о чем думал.
Ему снилось, что вокруг него скользят духи, о чем-то невнятно шепчутся призраки, что окровавленные руки, едва различимые в тусклом свете, манят его, как странствующего рыцаря, на новый печальный подвиг. Не раз он вздрагивал и просыпался — так живо было впечатление от этих сновидений, и каждый раз, очнувшись, был уверен, что кто-то стоит у его изголовья. Холод в ногах и лязг цепей, когда он поворачивался в постели, напоминали ему, где он находится и как здесь очутился, а мысль об опасности, грозящей всем, кто ему дорог, леденила ему сердце еще больше, чем кандалы — его ноги. И только прочтя мысленно молитву и испросив защиты у неба, он засыпал. Но когда те же туманные видения встревожили его в третий раз, то в волнении ума и чувств он невольно в отчаянии воскликнул:
— Господи спаси и помилуй нас!
— Аминь, — ответил голос тихий и мелодичный, как серебряный колокольчик. Он звучал, казалось, у самой его постели.
Первой мыслью Джулиана было, что это произнес Джефри Хадсон, отозвавшись на молитву, столь естественную в их положении. Но голос этот ничуть не напоминал хриплые и резкие звуки, издаваемые карликом, и Певерил тотчас понял, что слово это исходило не от его соседа. Невольный ужас объял его, и он с большим трудом спросил.
— Сэр Джефри, вы что-то сказали?
Ответа не было. Джулиан повторил вопрос громче, и тот же мелодичный голос, что произнес «Аминь», сказал; — Он не проснется, пока я здесь.
— Но кто вы? Что вам надобно? Как вы сюда попали? — нетерпеливо спросил Певерил.
— Я несчастное существо, всей душою преданное тебе. Я здесь для твоего же блага. Остальное тебя не касается.
Тут Джулиан вспомнил об удивительной способности некоторых людей говорить так, что кажется, будто голос их раздается откуда-то с противоположной стороны. И решив, что наконец разгадал тайну, он сказал:
— Шутка ваша, сэр Джефри, неуместна. Прошу вас, говорите своим обычным голосом. Подобные проделки в Ньюгетской тюрьме, да еще в полночь, просто нелепы.
— Существу, которое говорит с тобой, — ответил тот же голос, — нужен самый темный час и самое мрачное место.
Желая разрешить эту загадку, Джулиан вскочил с постели, надеясь схватить того, кто, судя по голосу, был совсем рядом, но попытка оказалась тщетной: его руки схватили только воздух.
Певерил наудачу сделал несколько шагов по комнате, еле волоча ноги и вытянув вперед руки. Наконец он вспомнил, что каждое его движение сопровождалось звоном кандалов и что, держась на некотором расстоянии, легко было избежать его рук. Джулиан решил снова лечь, по впотьмах наткнулся на постель своего товарища. Маленький пленник спал, судя по его дыханию, глубоким, тяжелым сном, и Джулиан, постояв возле него с минуту, убедился, что либо карлик — искуснейший из чревовещателей и притворщиков, либо действительно здесь есть какое-то третье существо, само присутствие которого в этом месте свидетельствовало о том, что оно не принадлежит к миру простых смертных.
Хотя Джулиан не слишком верил в сверхъестественные явления, в те времена не так категорически отрицали существование призраков, как нынче, и его нельзя осуждать за то, что он разделял предрассудки современников: волосы его поднялись дыбом, и по лбу катились капли холодного пота, когда он заклинал своего товарища проснуться.
Наконец карлик пробормотал во сне:
— Уже светает? Ну и черт с ним! Скажите главному конюшему, что я не поеду на охоту, если он не даст мне вороной кобылки.