Пиар по-старорусски
Шрифт:
Ниже по Волге, когда начались степи, подъезжали к новоградским ушкуям лихие степные воины, смелые рубаки и лучники. Те, кому тесно стало в широкой степи со своими ханами и мурзами. И их тоже брали с собой ушкуйники. Шла конница по берегу, зорко наблюдая – нет ли поблизости врага или добычи? Иные ушкуйники сами садились в седло, обучаясь незнакомому им искусству верховой езды.
В одной из стычек погиб английский посланник сэр Джон Пендергаст, до последней секунды своего бытия свято уверенный, что нашёл для Его Величества короткий путь в Персию и Индию и вот-вот на реке начнут строить фактории. Выслал Гриша Рваное Ухо дозор по левому берегу Волги – охранять ушкуйный речной караван от набегов кочевников, которые пасли свои обильные стада меж Волгой и Яиком, да разведать заодно – далеко ли от берега кочуют киргизы да калмыки? Народы сии, схожие меж собой по образу жизни и по обличью, были
Но это немного позже, а пока плывут себе ушкуи вниз по Волге, беспокоят караван киргизы да калмыки, вот и приходится Грише отправлять ушкуйников в дозор – дабы не застали враги врасплох. Вот и сейчас: сотня татар, которые и раньше воевали – и с киргизами, и с калмыками. В степи всегда так – все воюют со всеми. С ними два десятка конных ушкуйников. Да увязался в дозор посланник аглицкого короля – Джон Пендергаст, граф Голубая Шкурка, со своим секретарём».
Далеко от реки решили не отъезжать. Верст пять до ближайших холмов, а с их вершин оглядеть окрестности – авось что и разглядят. Татары, великолепные наездники, оставили непривычных к верховой езде ушкуйников позади. А вот Пендергаст, как настоящий английский дворянин, с малых лет освоивший конные скачки, старался не отставать от степняков, секретарь тоже держался невдалеке… Пять вёрст до гребня гряды одолели быстро: первыми на вершину взлетели татары, вслед – граф Голубая Шкурка с секретарём. Конные ушкуйники остались у подножия: навыков подъёма на коне в гору у них пока не было.
Татары стояли на вершине, зорко осматривая горизонт, что-то бормотали по-своему. Всё было спокойно. Очень спокойно. Чирикали воробьи, стрекотали кузнечики; гадюка, недовольная появлением людей, забилась под камень и смотрела оттуда круглыми глазками, поигрывая раздвоенным язычком. Посвистывая, столбиком стоит суслик, чуть в сторонке – ещё один. И тоже посвистывает. И ещё. И ещё…
«Что-то много сусликов, – подумал Пендергаст, – со всех сторон свистят». Опять раздался свист. Рядом с ним упал татарин. Из спины торчала стрела, её оперенье ещё дрожало. Вокруг стали падать и другие. Пока дозорные поняли, что это не суслики свистят, треть отряда была перебита. А противника меж тем даже не было видно. Оставшиеся в живых закричали «киргиз шайтан!» и ринулись вниз с холма, им вслед летели стрелы. Едва они достигли подножия гряды, на её вершине появились всадники. Их было много. Очень много. «Пятьсот, не меньше, – прикинул Пендергаст, – для многих из нас сегодняшний день станет последним».
Киргизы – не менее искусные наездники, чем татары, поэтому уйти от погони – дело безнадёжное, если только… Если только большая часть отряда не останется сдерживать врага, давая возможность нескольким самым быстрым всадникам доскакать до реки и предупредить караван о нападении… Всё это быстро понял Джон Пендергаст, а татары это знали испокон веков – обычная степная тактика, без этого степнякам просто не выжить.
Трое молодых татар без лишних слов резво поскакали к реке. «Это верно, что молодых отправили, – подумал английский посланник, – им ещё свой род продолжать надо, зелёные совсем. Да и в ближнем бою от зрелых воинов больше проку будет».
Нападавшие в момент слетели с холма вниз, кое-кто попытался ринуться в погоню за гонцами, но им не дали этого сделать. Татары успели сделать по два выстрела из луков, а Джон Пендергаст и его секретарь – разрядили свои пистолеты в киргизов, после чего завязалась жаркая конная схватка. Кочевники рубились саблями, а ушкуйники, кто остался жив после первых выстрелов из луков, крушили головы врагов кистенями – по старой новоградской привычке. Кое-кто наловчился орудовать одновременно и саблей и кистенём. С такими не было никакого сладу, в рукопашном бою их не мог одолеть никто. Уже немало голов разбито сноровистыми новоградцами, да и татары не спешили умирать: гурии подождут, нам пока и здесь неплохо! Джон Пендергаст ловко крутился в сече, размахивая длинной шпагой, которую не захотел заменить на лучше приспособленную для конной схватки саблю. Но не предназначена шпага для такого боя, не предназначена. Понял наконец-то английский аристократ сию простую истину. На своём горьком опыте понял. И горько пожалел, что не сменял шпагу – символ дворянской чести на кривую татарскую саблю. Ой как пожалел! Но было поздно. Очень поздно. Совсем поздно. Хоть и прикрывал секретарь своего господина, хоть и смотрел, чтобы не зашли язычники со спины, но ловки, очень ловки кочевники. Какой-то вечно прищуренный низкорослый всадник ужом юркнул меж Пендергастом и пажом и одним почти незаметным движением засунул саблю меж пластинами кирасы – точно под сердце. И поскакал дальше, точно зная, что от такой раны никто жив не остаётся. Оглянулся недоумённо Пендергаст: что это его кольнуло и почему он уже сползает с коня на пыльную степную траву? Вот уже лежит он на земле, взгляд тускнеет, а перед носом по травинке ползёт какая-то букашка, да топчутся вокруг в яростной схватке всадники. Одно радовало Пендергаста – Англия теперь получит речной торговый путь в Персию и Индию. Его Величество будет доволен…
Подоспевшие ушкуйники отогнали киргизов, но в живых из обороняющихся остались немногие. Погибших похоронили тут же, на берегу Волги, насыпав над общей могилой курган – не по-христиански и не по-магометански, а по-степному. Лежали там и татары, и ушкуйники, и английский посланник сэр Джон Пендергаст, граф Голубая Шкурка, вместе со своим секретарём, погибшим от стрелы, когда помощь уже подходила к месту сечи…
Так и не вернулся Джон Пендергаст в Лондон из трудной и опасной поездки в Новоград, так и остался английский король без ответа – будет ли открыт для него короткий путь в Персию и Индию? А Война Алой и Белой розы тем временем развернулась во всю ширь, и стало ему не до этого.
В том месте, где Волга сближается с Доном, ушкуйное войско разделилось. Часть ушла на Дон, положив начало славному казачеству донскому, немало сделавшему для народа русского на поле брани. Другая часть спустилась по Волге до Астрахани, а потом, перейдя по Хвалынскому морю в реку Яик и поднявшись выше по течению, основала Яицкий городок, столицу казачества яицкого, славного азиатскими походами и великими бунтами. Третья часть пожелала остаться на Волге, разбойничая, а зачастую помогая и тем и другим.
Бывший московский дьячок, а впоследствии ушкуйный лекарь Пашка-Пуним остался на Дону и уже никогда не вернулся в Новоград. Участвовал во многих походах донцев, сильно не разбогател, но прожил долгую жизнь, с годами всё реже вспоминая оставшиеся у боярина Докуки деньги, а также зарытый им в пределах ушкуйной слободы ларчик с золотом, которое он заработал в бытность свою лекарем у боярина Аскольда. А клад этот так и пролежал в земле долго, очень долго, много сотен лет, пока поменявший русло Оскуй не вымыл его из земли талой водой. Разнесло монеты на многие вёрсты. Кое-что, доля малая, было найдено и отправлено в музей, а большая часть так и осталось на дне речном, занесённая песком да илом… Не все клады дожидаются своих кладоискателей.
Гриша Рваное Ухо прожил недолго. Он тоже пошёл вместе с теми, кто выбрал Дон. И там, на берегу тихого Дона, умер. Не в бою и не на плахе, а от старости. Что для ушкуйных паханов – большая редкость. Похоронили его на высоком берегу, а на могиле поставили крест из белого камня и посадили тополь и дуб. Крепок духом и телом был Гриша, как дуб, и высок умом да дерзостью, как тополь. Хорошую после себя память оставил Гриша. Много спустя рассказывали донцы о нём молодым казакам невероятные истории. И зачастую сложно было отделить правду от вымысла. Да и не надо…
Наутро Филипп проснулся с больной головой и жутким ознобом – путешествие в нижний мир даром не проходит! Даже не вышел к завтраку, велев принести еду в спальню. Да и аппетита никакого не было. Отослав слуг, велел привести Хитрого Песца – пусть у своих узнает, что там у Докуки творится. А то городских новостей не дождёшься. Даже если боярин и захворал, не станут же его люди тут же кричать об этом на весь Новоград!
Привёл Песца этот малец, Елпидифоров ученик. От его рыжины, казалось, даже светлее стало в тёмной спаленке – словно факел зашёл. Как его зовут – Малюта вроде? Отправил Малюту отсыпаться после бессонной ночи, а сам стал расспрашивать Песца: