Пиастры, ром и черная метка!
Шрифт:
Потому что Панамское золото Генри Моргана — это очень много денег, настолько много, что можно было купить целый остров, или даже архипелаг, и еще осталась бы сдача.
Историю эту Максим услышал совсем недавно, когда вечерами, за ужином под бокал-другой вина, от нечего делать де Мендос развлекал своих гостей многочисленными историями, в том числе о пиратах, уже долгие годы бесчинствовавших в морях и на суше.
В один из вечером он рассказал и про великий поход Моргана на Панаму, состоявшийся двенадцать лет назад, в 1671 году. Панама в ту пору был сказочно богатым городом, хранившим
Армада из тридцати шести кораблей, с командами в две тысячи человек взяли город, хотя им пришлось дать грандиозное сражение на суше. Против них даже выпустили полторы тысячи быков, которые чуть было не смели все пиратские построения.
Но самое интересное случилось, когда Морган покидал Панаму, двигаясь через центральную Америку к своим кораблям, ждавшим с другой стороны перешейка. Почти двести вьючных животных везли на себе богатую добычу, но вот по итогам расчета, каждый из членов этого грандиозного набега получил лишь пятую часть той доли, на которую рассчитывал.
Большая часть добычи была заранее спрятана, а потом переправлена в тайное место. По крайней мере, так говорили люди. А они, как известно, врать не будут.
Сам Морган, разумеется, заявил, что рассчитался со всеми честно, и даже вывернул карманы, показывая, что не припрятал в них ни единого пиастра. Но осадочек, как говорится, остался.
Слухи ходили самые разнообразные. По словам де Мендоса, большинство считали, что все золото было тайно погружено на корабль и после доставлено на Ямайку, где Морган губернаторствовал до своей атаки на Панаму. Но любопытная часть истории заключалась в том, что как раз накануне экспедиции был подписан Мадридский мир, и Морган оказался преступником перед лицом английской Короны, за что по возвращению на Ямайку был арестован. Так что ни малейшего смысла везти награбленное на остров у него не было.
А после там закрутились совсем иные события, которые длятся до сих пор. Морган был переправлен в Англию, потом вернулся на Ямайку, но уже не в качестве губернатора, а год назад был отстранен от командования фортами, после чего злой до крайности удалился на свои плантации.
Но, спрашивается, где же всплыло в итоге панамское золото? Нигде. Оно словно растворилось в небытие.
Другие говорили, что тот корабль потерпел крушение и затонул, а все члены экипажа погибли. Могло такое случиться? Конечно, но где, спрашивается, доказательства? Их не было.
Третьи же думали, что Морган припрятал деньги до поры, до времени, и, как только будет нужно, заберет их. Либо уже забрал, все же столько лет прошло.
В общем, судьба столь ценного груза до сих пор оставалась неизвестной.
И вот теперь этот странный и мифический капитан Флинт заявляет, что знает, где находится приз.
Максим, размышляя, задремал, сам того не заметив. К счастью, никто его более не беспокоил, и удалось отлично выспаться до самого позднего вечера, хотя в камере было душно и стоял жуткий храп от прочих постояльцев, кто-то постоянно портил воздух, а мухи бесцеремонно лезли во все отверстия организма.
За зарешеченными окнами давно стемнело, когда Максим пробудился. И как раз вовремя.
Пришли солдаты, на этот раз без сержанта Гарсии, который, сволочь, так и не отработал полученную от де Кардоса взятку.
Выходя из камеры, Макс бросил быстрый взгляд назад, и тут же наткнулся на лицо Флинта, словно выточенное из камня. Капитан, не моргая, смотрел на него тяжелым взглядом, и Максим невольно поежился.
Короткий коридор, и они вышли на улицу. Солдаты вроде как и не конвоировали Максима, просто следовали рядом, указывая направление.
Пройдя буквально пару минут, они вышли к форту, где дежурили еще человек десять солдат.
— Сеньор, вас велено сопроводить до таможни, там вас ожидают, — оповестил его один из охранников.
— Так я свободен? — уточнил Макс.
— Да, но вас ожидают…
Максим решил не спорить, тем более что идти было недалеко — нужно было лишь перейти через улицу. Но солдат все же сопроводил его до самого входа, передав с рук на руки другим солдатам, охранявшим ворота таможни.
— Фон Валленштейн, — представился Максим, и его тут же пропустили внутрь на территорию.
Особняк, в котором располагалась таможня и счетная палата, был крупным зданием, с многочисленными арочными элементами вдоль всего первого этажа и широкими балконами второго этажа. Типичная асьенда*, которые и в будущем можно было встретить и на Кубе, и в Испании, и много где еще.
*асьенда (исп. hacienda), так же гасиенда, асиенда — крупное поместье, усадьба.
Дом был свежепобелен, вдоль всего периметра горели многочисленные факелы, туда-сюда сновали смуглые слуги и солдаты, патрулирующие периметр. Пальмы в кадках, спрятанные в тени наружных анфилад первого этажа, добавляли колорит.
Но Максима в данную минуту интересовал совсем иной вопрос — к какому именно решению пришли власти этого городка, касательно его дальнейшей судьбы? Он не верил, что дон Эстебан отступится и проглотит нанесенное ему оскорбление. С другой стороны, солдаты заявили, что Максим совершенно свободен. Значит, обвинения с него сняты? Если так, уже хорошо.
Неужели де Мендос все же вновь вмешался в его судьбу и каким-то образом сумел договориться с алькальдом и Эстебаном?
Черт! Нужно чуть больше информации, и в то же время, Макс понимал, что лишь войдя в здание таможни, его тут же возьмут в оборот. Не бывает бесплатного сыра в мышеловке. Не могут просто так снять все обвинения. Значит, там явно готовится нечто, что Максиму совершенно не понравится.
Если Мендос откупился от Эстебана деньгами — это был бы самый лучший выход из ситуации. Максим честно отработал бы потраченную на него сумму, сколько бы времени это ни заняло.
Но что, если наглый юнец уперся и возжелал крови? Чем в таком случае заплатил Мендос? В тот факт, что его каким-то чудом вытащил из-за решетки Васко, Максим не верил. Нет у него здесь ни связей, ни денег в кармане, чтобы решать подобные вопросы.
Солдаты были повсюду. Максим начал было их считал, но быстро сбился после третьего десятка. Таможню охраняли не меньше сотни человек, а то и больше, сложно сказать.