Пикассо и его несносная русская жена
Шрифт:
Что же касается Пикассо, то ему очень нравилась эта легенда, и он часто рисовал Минотавра и его оргии, но преступники и юноши художника не интересовали. Его «чудовищу» нужны были только девушки: юные и жизнерадостные, а главное - свежие и нетронутые, как Ольга Хохлова, когда он ее впервые встретил. Более того, его Минотавру нужны девушки доверчивые и послушные, ибо только такие могли дать ему немыслимые плотские наслаждения. Он и о себе это понял сразу. Для творчества ему необходимы самые сильные сексуальные страсти - без каких-либо ограничений и запретов. И чем старше становился этот Минотавр, тем
Когда Франсуаза в очередной раз пришла повидать Пикассо, он вдруг стал очень ясно выказывать другую сторону природы своего интереса к ней, глядя на нее уже совсем не как художник. А потом он взял и поцеловал ее в губы. Она не воспротивилась, и Пикассо с удивлением взглянул на нее.
– Отвратительно, - сказал он.
– Как можно соблазнить кого-то в таких условиях? Если женщина не собирается сопротивляться, об этом не может быть и речи.
Несколько дней спустя Пикассо снова вернулся к этой теме, и Франсуаза сказала, что заранее ничего обещать не может, но он волен сделать новую попытку в любое время.
Ее слова вновь вызвали у Пикассо раздражение.
– Несмотря на твой возраст, - сказал он, - мне кажется, у тебя большой опыт в подобных делах.
– Вовсе нет, - ответила она, - большим опытом я не обладаю.
– Ну, тогда я не понимаю тебя. Твое поведение лишено смысла.
– Ничего не могу поделать. Лишено оно смысла или нет, оно такое, какое есть.
– Мне трудно тебя понять.
Позднее Франсуаза Жило написала:
«Внешность моя не казалась мне замечательной; с другой стороны, я не считала себя дурнушкой. И чувствовала себя совершенно бесстрашной, непредубежденной и независимой во всех своих суждениях, безмятежно свободной от всевозможных иллюзий, возникающих у молодых людей от неопытности. Словом, мнила себя зрелым философом в обличье юной девушки».
А потом она все же оказалась в его объятиях, и страсть захлестнула их с головой. После этого она лежала рядом с ним совершенно счастливая, не ощущая необходимости ни в чем, кроме его присутствия. Он что-то говорил, а она чувствовала, что это начало чего-то чудесного в полном смысле этого слова.
Нет, тогда он не говорил, что любит ее - было еще слишком рано. Он сказал это, несколько недель спустя. И Франсуаза ему поверила.
Для нее Пикассо являлся великим художником, вызывающим всеобщее восхищение, но совершенно безликим. До этого он возбуждал ее интерес, а теперь в ней пробудились чувства. Оказалось, что они в отношениях способен отойти от всех стереотипов так же решительно, как и в искусстве.
А потом он вдруг сказал:
– Мы не должны слишком часто видеться. Если хочешь сохранить глянец на крыльях бабочки, не прикасайся к ним. Нельзя злоупотреблять тем, что должно принести свет в мою и твою жизнь. Все прочее обременяет меня и заслоняет свет. Наши отношения я ощущаю как открывшееся окно. И хочу, чтобы оно оставалось открытым. Мы будем встречаться, но не слишком часто. Когда захочешь увидеться, позвони мне и скажи.
Пикассо собирался провести ближайшие несколько дней со своей дочерью Майей и ее матерью, Марией-Терезой Вальтер, жившими в квартире на бульваре короля Генриха IV. Шел 1944 год, в том районе не утихали бои, и он волновался по поводу их безопасности.
Париж был полностью освобожден несколько дней спустя, 24-го августа.
После этого Франсуаза Жило на несколько лет стала его новой музой. Он много рисовал ее и при этом почти каждый раз злился:
– Плохо. Никуда не годится.
И безжалостно рвал, рвал, рвал рисунки один за другим.
А потом он вдруг сказал:
– Лучше попозируй мне обнаженной.
Когда она разделась, он поставил ее возле двери, очень прямо, с опущенными по бокам руками.
Франсуаза Жило вспоминает от этом:
«Если не считать солнечных лучей, падавших из высоких окон справа от меня, вся комната была залита тусклым, ровным светом, близким к полумраку. Пабло стоял с напряженным, сосредоточенным видом ярдах в трех-четырех и не сводил с меня глаз ни на секунду. Не касался бумаги; даже не держал в руках карандаша. Мне казалось, что я стою там очень долго. Наконец он сказал:
– Понимаю, что нужно делать. Одевайся. Больше тебе позировать не понадобится.
Оказалось, что простояла я чуть больше часа.
На другой день Пабло стал делать по памяти серию набросков меня в той позе. Еще сделал серию из одиннадцати литографий моей головы, на каждой поместил крохотную родинку под левым глазом и вытянул правую бровь в виде центрально-вершинного ударения.
В тот же день он начал писать мой портрет, который получил впоследствии название «Женщина-цветок». Я спросила, не помешаю ли, если стану наблюдать за его работой».
Биограф Пикассо Карлос Рохас дает нам следующий психологический анализ происходившего:
«Франсуаза Жило стала прототипом „Женщины-цветка" на одной из его картин, юной любовницей, что отражало подсознательное стремление к инцесту с символической дочерью, образ которой так или иначе периодически вторгался в жизнь художника».
Нетрудно догадаться, что это стало очередным ударом для Ольги, которая продолжала ревновать «бывшего мужа» ко всем его новым связям. Она писала ему гневные записки на смеси испанского, французского и русского, содержание которых сводилось к тому, что Пикассо ужасно опустился. Обычно она прикладывала к посланиям портреты Рембрандта или Бетховена и объявляла ему, что он никогда не станет таким же великим, как эти гении.
Что же касается Франсуазы, то она, когда Пикассо порвал с Дорой Маар, наивно думала, что других серьезных сложностей в его личной жизни нет. Разумеется, она знала, что он был женат на русской балерине и имел от нее сына по имени Пауло, который был примерно одного с ней возраста. У нее даже была короткая встреча с Ольгой, когда они с Пикассо прогуливались по Левому берегу. Свои впечатления от этой встречи она потом описала так:
«Она показалась мне эмоционально от него отчужденной».