Пикник на обочине. Счастье для всех
Шрифт:
Видя, что катер вот-вот отвалит от причала, я, не добежав до пристани метров двадцать, недипломатично сбросил Шухарта на землю, сорвал с пояса гранату, выдернул кольцо и швырнул его на палубу – так сказать, в порядке предупреждения.
Я не особо надеялся, что капитан, уже заведший мотор, обратит внимание на крохотную железяку. Но оказалось, обратил – наверно, сильно ценил собственную жизнь. Так или иначе, катер остался стоять на месте. Я же с гранатой, зажатой в одной руке, другой (откуда силы взялись!) ухватил американца за шиворот и таким вот макаром проволок его через весь причал.
Капитан оказался не только понятливым, но и шустрым. Пока я корячился с американцем, он успел метнуться и скинуть на берег легкий трап. Понял, небось, что любая задержка чревата полетом гранаты в рубку с его драгоценной тушкой, еле вмещающейся внутри. Вот и подсуетился, за что ему наше человеческое спасибо.
Рывком забросив безвольное тело сталкера на палубу, я развернулся и метнул гранату назад, в сторону преследователей. Отлетев, спусковая скоба звякнула о палубу, заставив капитана заметно вздрогнуть и шустро рвануть обратно, на свое рабочее место. Это ничего, полезно для сгонки лишнего веса, общего оздоровления и понимания, что незваный пассажир шутить не намерен.
Задело кого взрывом или нет – не знаю, не было времени рассматривать. Главное сделано. Катер уже отваливал от причала, я же, вслепую дав очередь из автомата в сторону берега, метнулся к пулемету на станине. Если из клубов сизого дыма и пыли, поднятой взрывом, появятся преследователи, теперь-то им точно крышка.
Не появились. Я серьезно опасался, что из недр базы выкатит какой-нибудь грузовик или БТР, оснащенный скорострельной пушкой и ПТУРами. Но, похоже, полоса моего невезения реально закончилась – катер беспрепятственно покинул гавань. Капитан высунул из рубки бледную рожу и, получив мои указания в виде короткой отмашки рукой, нырнул обратно.
Набрав скорость, катер летел в сторону Зоны.
Глава 3
Зона
Он лежал на спине, зажимая ладонью правую часть живота. И улыбался. Это хорошо, что скалится. Значит, живой и пока не в отключке. Вокруг его ладони расплывалось бурое пятно, медленно увеличиваясь в размерах.
Самое поганое на войне – ранение в живот. Хрен его знает, что задето, что нет. Причем делать ничего нельзя. Ни кишки вправлять, ни пулю доставать. Только повязку на брюхо – и в госпиталь как можно скорее, пока друг-товарищ от перитонита не загнулся.
Но в Зоне госпиталя нету. Есть один крупный спец, но не донесу я американца до него по болотам. Проще сразу пристрелить, чтоб не мучался.
– Куда? – прошептал Шухарт. – И сколько?
Сквозь рев двигателя слов было не услыхать, но я прочел по губам и ответил честно.
– Похоже, печень задета. От четырех до восьми часов.
Рэд на мгновение прикрыл глаза – ясно, мол. Потом взглядом показал на мой автомат, болтающийся на боку.
Я его понимаю прекрасно. Чем мучиться от четырех до восьми часов, лучше уйти тихо и практически безболезненно. Но пока катер выруливал из гавани, у меня появилась дурная идея. Дурная настолько, что я сам подивился – придет же такое в голову!
Вообще-то, если разобраться, то на кой мне нужен абсолютно незнакомый сталкер, с которым я знаком всего-то несколько часов? Правильно, на хрен он мне не сдался. И за каким, спрашивается, лядом мне сейчас лезть из кожи вон, рискуя получить в брюхо или другую часть тела аналогичную пулю, которой я только что столь удачно избежал? И это верно, резону никакого. Просит смертельно раненый очередь в голову – уважь человека и не мучай ни себя, ни его заранее провальными прожектами.
Но такая уж я редкостная сволочь, что если втемяшится мне в башку какая-то безумная идея, значит, так тому и быть. И пусть я сейчас мысленно объясняю сам себе глупость и бесперспективность моего плана, в душе я уже знаю: не дождаться Шухарту пули в мозг, пока я, гад такой, вивисектор и садюга, не попробую сделать то, что задумал.
– Зачем? – прошептал американец, поняв по моему задумчивому портрету, что так просто ему не уйти в Край вечной войны.
– Не знаю, – сказал я, доставая из подсумка перевязочный пакет. – Но попробовать надо…
Капитан сначала не поверил, когда я объяснил ему, что от него требуется. Пришлось объяснить повторно, ткнув пальцем в карту, висящую на стене рубки: проходим еще километра три по Киевскому морю, потом поворачиваем налево, потом просто идем по Припяти и вот тут, где у тебя черный кружок, высаживаем пассажиров, то есть нас. После чего расходимся в разные стороны, к всеобщему удовольствию.
– Расходиться некому будет, – мрачно произнес капитан. – Ты знаешь, кто там сейчас живет-то?
– Понятия не имею, – честно признался я. – Слухи разные бродят, но конкретно вроде бы никто ничего не знает.
– Я знаю, – буркнул капитан. – Где-то с месяц назад парнишка один к ним в плен попал, но сумел сбежать. Только не весь. У него местные руку отрезали по локоть, зажарили и сожрали. А на рану швы наложили и каким-то хабаром прижгли. Зажило так, будто на том месте никогда руки и не было. Пацан же ночью умудрился свалить, наверно, от шока силы появились. Как этот инвалид через Зону до Страхолесья добрался – загадка. Только хорошо ему все равно не стало, умом он тронулся. Все говорил, что Чернобыль – это ад, а его обитатели – великие грешники, которые умерли и попали туда на вечные муки. Мол, это живое зло, которому до самого Апокалипсиса предстоит скитаться долиною смертной тени…
– Зло, значит, – хмыкнул я. – Ну, тогда нам бояться нечего. А Апокалипсис – он давно настал, просто ты не заметил.
И щелкнул крышечкой своей зажигалки, изъятой у мертвого профессора.
В общем, капитан согласился доставить нас в Чернобыль. Куда ему было деваться со своей лодки да под автоматом-то? Правильно, некуда.
Десять с хвостиком километров до устья Припяти пролетели быстро – капитан отлично знал фарватер плюс страстно мечтал поскорее от нас избавиться. Потому и в Припять влетел, словно гонщик «Формулы-1» в крутой поворот, вписался красиво и почти не снижая скорости.
Я стоял возле пулемета, смотрел на берега реки, заросшие густым камышом, и гадал, выживет американец или нет. В смысле, дотянет ли до пристани. Признаться, не особо верил я в успех своего предприятия, да и, по большому счету, наплевать было мне на то, чем оно закончится. Я этому Рэду ничего не должен и пытаюсь спасти его шкуру не из-за того, что я высокоморальный альтруист, а просто исключительно по причине вредности своего характера. Как у Высоцкого: «Если я чего решил, я выпью обязательно». Ну и вот. Решил я попытаться вытащить это импортное тело с того света – значит, попытаюсь, пусть даже ради этого придется прогуляться долиною смертной тени. Такой уж у меня паскудный характер – причем паскудный он прежде всего для меня самого…