Пилигрим: дневники начала конца света
Шрифт:
Я сижу на ступенях низкой бетонной лестницы у открытой двери, из которой просачиваются звуки русского регги: песни Ромы со словами, понятными только мне. Поток моих размышлений и созерцание заката прерывает Хуанма. Он возникает из двери, низкий, смуглый и кряжистый, как человек эпохи палеолита, и говорит: «All is ready» [1] , подмигивая и улыбаясь. Хуанма весь вечер колдовал над вчерашней картошкой, превращая ее в «тортилью». Нехорошо заставлять его ждать и позволить тортилье остыть, так что я послушно убираю Керуака и ноутбук и поднимаюсь по лестнице. Воздух уже прохладный (по ночам здесь холодно даже в ясные летние дни), но бетонные ступени сохранили солнечное тепло и охотно делятся им с моими босыми ногами.
1
Все
В конце концов только в лесу приходит эта ностальгия по «большим городам», вроде Парижа, с их мягкими вечерами, мечты о долгих серых путешествиях от мегаполиса к мегаполису, и благодаря первобытной невинности лесного здоровья и покоя забываешь, как все они утомительны… Но я говорю себе: «Будь мудр».
Тортилья определенно удалась. Когда я увидел ее посреди стола среди белоснежных тарелок, над которыми дожидались ужина (и меня)«пилигримы», я пожалел, что над накрытым столом не возвышается бутылка красного вина. Сегодня во время нашего длинного пути я пересказывал Хуанме свою работу о радикальной критике цивилизации, а теперь мне показалось, что цивилизация не так уж и плоха. После нескольких дней, когда скатертью была зеленая трава или песчаный пляж, после недели холодных летних ночей в палатке – двухэтажный домик с белоснежной посудой и центральным отоплением, возникший на нашем пути неизвестно откуда у края очередной деревни, так умиротворяет… Эти пять человек, собравшиеся вокруг стола, когда я впервые их увидел вчера, показались мне странными. Они и сейчас кажутся мне не от мира сего и чужими, но этот квадратный стол, стулья, посуда и тортилья из вчерашней картошки и яиц неожиданно делают этих людей моими братьями и сестрами. Ужин – это таинство, тайная вечеря, и, кажется, благодатью наполнено все вокруг. Я сажусь за стол с прямой спиной и складываю руки вместе, на секунду прикрывая глаза. Жаль, что среди нас нет ни одного религиозного человека и никто не прочитает молитву – сейчас это было бы так уместно…
Мария словно прочитала мои мысли о вине, сообщила, что у нее болят мышцы ног, и попросила у Йенса немного виски (сегодня он рассказал, что у него в рюкзаке имеется совсем немного «for the long rainy day» [2] ). Чуть позже и я сообщил, что сейчас принесу ягер [3] , бутылочку которого купил еще в Duty free на случай долгого дождливого дня, и у меня есть два повода ее открыть: во-первых, я – русский; во-вторых, сегодня я начал писать.
2
Для долгого дождливого дня (англ.).
3
J"agermeister (нем.) – алкогольный ликер.
Я разлил ягер на четыре стакана и удивился, что его так мало (бутылочка стоимостью в 2 евро была пуста, напиток едва прикрывал донышко каждого из стаканов). Еще немного, и мы объявили, наконец, долгий дождливый день и разлили виски. Этого все равно недостаточно, чтобы даже едва захмелеть, но сегодняшний вечер, безветренный закат, шпиль древней церкви и квадратный стол с белоснежной посудой определенно требуют жертвоприношения, ритуала, причастия. Я рад, что все происходит именно так. И что эти люди, странные, чужие люди, половину слов которых я не понимаю, внезапно становятся мне братьями и сестрами, напоминая о том, что у нас когда-то были общие прародители.
Все, что я пишу, складывается в одну большую сагу вроде прустовской, с тем отличием, что мои воспоминания зафиксированы на бегу, а не много лет спустя больным в постели.
Я прибыл на остров вчера. На пароме я встретил Марию, чуть полноватую шведку с огромными глазами в больших очках, симпатичную, но странную. Она поразила меня своей откровенностью и прямолинейностью. После пяти минут знакомства я уже знал, что она полнеет по причине потребления антидепрессантов, но это, по ее наблюдениям, не единственный «side effect» [4] . Судя по витринам аптек, в России такие препараты тоже пользуются спросом, но я не встречал никого, кто говорил бы такие вещи в лоб при первом знакомстве. Роберт спросил, взяла ли Мария эти таблетки с собой, и та утвердительно кивнула, после чего сказала, что такие таблетки прописал ей доктор, поставив какой-то диагноз. Помолчав минуту, она добавила, что недавно смотрела документальный фильм, разоблачающий шведских врачей: они связаны с фармацевтическими компаниями и ставят людям ложные диагнозы (а иногда придумывают новые для увеличения продаж), прописывая дорогие таблетки. От таблеток люди полнеют, становятся спокойными и добропорядочными. И немного странными.
4
Побочный эффект (англ.).
Пластиковые окна парома искажали удаляющиеся от нас портовые постройки. Мы удалялись от берега, стабильный интернет становился все слабее. Сидя за пустым столом ресторана, подключившись к розеткам, мы с Робертом стучали по клавишам, пока сигнал не пропал вовсе. За окном сияло солнце, отраженное в тысячах маленьких волн. Роберт спросил (воспользовавшись тем, что Мария вышла), заметил ли я, что она как будто пропускала части беседы, как будто не понимала часть того, что мы говорим.
– Может быть, плохой английский? – предположил он.
– Нет, я думаю, это тоже «side effect», – заключил я, хотя не мог бы привести ни одного довода в пользу этого заключения. – Скажи, правда ли, что по Швеции недавно прокатилась суицидная волна среди молодежи?
– Я бы не сказал, что была какая-то «волна», – Роберт оторвал взгляд от макбука и посмотрел на меня, – но самоубийств действительно много.
– А правда ли то, что она рассказала: если человек на улице Швеции начинает кричать на кого-то, его считают сумасшедшим или сдают в дурку?
– Ну… – начал Роберт, поколебавшись, – сложно сказать, не зная, о какой именно ситуации она вела речь. Но, в общем, да, шведы любят спокойствие и любыми способами избегают конфликтов. В Италии люди на улице могут орать друг на друга часами. В Швеции это считается ненормальным, все должны вести себя прилично.
Вот это настоящее безумие. Неудивительно, что они плохо заканчивают или полнеют. И становятся немного странными.
На палубе было солнечно и ветрено. Мое тело не могло понять, жарко ли из-за солнца или холодно из-за ветра. Молодежь разлеглась на палубе, положив головы друг на друга. Я рассказывал Марии, что курю только в компании курящих людей: «I am a social smoker» [5] . Это хороший повод для того, чтобы «стрелять» у людей сигареты. Дома я это делаю без зазрения совести, но здесь я чувствую, что это ненормально, так что приходится искать поводы. Впрочем, без лишнего хвастовства могу сказать, что в этом я настоящий мастер.
5
Я социальный курильщик (англ.).
– Думаю, что это правда, насчет таблеток и докторов. То есть я не знаю, как это в Швеции, но так, похоже, везде… – вернулся я к прошлой теме – И, главное, что эти таблетки не помогают. Депрессия возникает не из-за отсутствия таблеток, а из-за неправильных условий и установок в жизни. Тело напоминает о том, кто ты, и что пора что-то менять.
– Да, точно, – соглашается Мария, затягиваясь. – Нужно менять условия жизни.
– И, знаешь, мне кажется, – продолжил я, – что в походе тебе не нужны таблетки. Можешь их выбросить.
– Да, думаешь, я могу их выбросить? – Ей явно нравилась эта идея, и она, похоже, сама об этом думала, но все-таки не решалась…
Сойдя с парома, Мария села в грузовик Роберта, заняв мое место, а для меня с того же грузовика сняли велосипед. Но его кодовый замок не поддавался, и Роберт долго не мог понять, в чем дело, а потом ругался по телефону: «Когда живешь в сообществе, ни в коем случае нельзя менять кодовые замки на велосипедах. Когда один велосипед используют 20 человек, это вызывает много проблем».