Пилигрим
Шрифт:
Осталось пять. Один улетел.
Юнг встал.
— Интересно, что Леонардо думал про снег во Флоренции, где горы скорее напоминают холмы? Боюсь, его познания ограничивались тем, что таяние вызывает ужасные разливы Арно. Грязь, ил и мусор — но не снег, белый, как здесь. Насколько я помню, он никогда не рисовал снег, хотя я, конечно, не так хорошо знаю его творчество, как вы, мистер Пилигрим. Со снегом его, похоже, ничего не связывало. Леонардо не видел его внутренним взором, у него перед глазами были другие ландшафты и другие образы. Правильно? Не снег, а ветер и дождь… Грозовые тучи, драмы, которые разыгрываются на фоне его пейзажей… Но без снега. Надеюсь, вы согласитесь со мной, мистер Пилигрим. Мы не выбираем то, что должно привлечь наше внимание. Скорее нас выбирают. Именно таким образом я избран вами, мистер Пилигрим. Вы — мой снег.
Юнг прошел за негнущейся спиной Пилигрима и направился к двери.
— Я вас оставлю. И вернусь, только когда вы сами меня позовете. Не раньше. Всего хорошего, мистер Пилигрим.
Дверь открылась…
Дверь закрылась.
Руки Пилигрима приподнялись с колен и вцепились в подлокотники кресла.
Он: покачнулся. Открыл рот.
И заговорил.
— Небо, — сказал он.
И повторил снова:
— Небо.
Сощурив глаза, посмотрел на солнце. Солнце его исцелит.
Если он и правда снег — он растает.
— Карл Густав! — окликнул Фуртвенглер.
— Да, Йозеф?
Фуртвенглер увидел Юнга со спины, когда тот закрыл дверь палаты Пилигрима и пошел по коридору.
— Подождите минутку!
Юнг приготовился к худшему — очередной тираде, произнесенной ледяным тоном, очередным параноидным обвинениям.
— Выходит, вы снова умудрились украсть моего пациента? — сказал Фуртвенгпер.
«Началось!» — подумал Юнг.
— Да, — ответил он. — Хотя я не назвал бы этокражей. — А как бы вы это назвали?
— Согласием на деловое предложение. Меня, как обычно, просили ответить «да» или «нет». Я сказал «да».
— Нет, не как обычно! На сей раз вы подсуетились. Сегодня утром в половине девятого Блейлер вызвал меня к себе и сказал, что Пилигримом будете заниматься вы. Подчеркнув, что на этом настаивает леди Куотермэн. Но у него хотя бы хватило порядочности извиниться.
— Вы жаждете извинений, Йозеф? Нет проблем. Примите их! Они все ваши.
Доктора подошли к лестнице и стали спускаться вниз.
— Я их не приму! — заявил Фуртвенглер. — Если бы я хоть на секунду поверил в вашу искренность — другое дело. Но я слишком хорошо вас знаю, Карл Густав. Вы с ней сговорились! Вы обольстили ее, одурманили и навели на меня поклеп. Вы специально пошли к леди Куотермэн, чтобы она отказалась от моих услуг!
— С чего вы взяли?
— Вас видели! Вы с ней обедали вчера. А вечером она позвонила директору и ничтоже сумняшеся заявила, что мой диагноз и методы лечения мистера Пилигрима неверны и неприемлемы. Неверны u неприяемлемы! Что я сделал, чтобы заслужить такой отзыв?
— Вы не поняли своего пациента.
— Я его не понял?! Чушь!
Они спустились на площадку и умолкли, пропуская двух поднимающихся наверх медсестер. Улыбки, дружелюбные кивки — сплошная любезность. Персонал не должен знать, что врачи ссорятся. По крайней мере до тех пор, пока дело не будет улажено.
— Да, я вчера обедал с леди Куотермэн, — сказал наконец Юнг, не двигаясь с места. — Но она сама меня пригласила. Я ничего не делал, чтобы отнять вашего пациента, солгал он. — Ничего!
Он отвернулся и начал спускаться полестнице. Фуртвенглер, стараясь сохранить лицо, поборол искушение и не побежал за ним, а не спеща проследовал вниз с таким видом, словно там его ждала толпа восторженных почитателей.
— Должен признать, Карл Густав, выв этом хорошо поднаторели, — произнес он ледяным тоном.
— В чем?
— Вы втыкаете людям нож в спину, а потом ведете себя так, будто они каким-то образом умудрились изогнуться и всадить его сами.
— Мне очень жаль, что вы так реагируете, Йозеф. Я надеялся — и леди Куотермэн разделяла мою надежду, — что вы будете продолжать работать над этим случаем в качестве главного консультанта.
Они стояли в фойе, залитом солнечным светом. Пациенты, их родственники, санитары и медсестры шли в столовую на обед. Было первое мая, и кто-то поставил на конторку дежурного несколько горшков с гиацинтами и нарциссами. Их нежнейшие краски и аромат напоминали о том, что сезон цветения уже не за горами.
Фуртвенглер лишился дара речи. Потом, придя в себя, спросил:
— Вы предлагаете мне помириться? Искренне?
— Конечно, — улыбнулся Юнг.
— Пилигрим пробыл у нас всего неделю, но я успел привязаться к нему. За это время произошло так много событий… Меня заинтриговал его случай, и мне не хочется совсем его бросать.
— В этом нет необходимости.
Фуртвенглер нерешительно улыбнулся.
— Ладно. Раз так, желаю вам успеха в лечении.
Юнг насмешливо поклонился.
— Благодарю.
Они стояли, не совсем понимая, исчерпана тема разговора или требуется сказать что-то еще. Затем Фуртвенглер как всегда, когда ему нужно было время, чтобы подумать вынул носовой платок и начал протирать очки, которые носил в кармане исключительно как символ интеллектуальности.
— Вы сейчас вышли от мистера Пилигрима. Как он, по-вашему? Я провел с ним вчера целый час и должен признаться, что никогда еще не видел человека с такими несчастными глазами.
— Согласен, — кивнул Юнг. — Сегодня утром ничего не изменилось. Он не сказал ни слова. Только двигал руками вот так, — Юнг показал, — и смотрел на горы. Он вглядывается вдаль с почти фанатичным упорством, словно ожидает, что кто-то оттуда заговорит с ним. Я пробую различные уловки. Я довольно долго беседовал с ним об окружающем пейзаже, о снеге и Леонардо да Винчи. И я чувствую, после того как перечитал его книгу, что скорее всего подействует разговор на тему да Винчи. Мне нужно спровоцировать его на спор, задеть за живое. Хотя я сказал ему, что не вернусь, пока он сам меня не позовет.