Пилигрим
Шрифт:
— Да! — ликующе, как дитя, воскликнул Юнг. — Да! Да! Да!
Эмма скрестила на груди руки и улыбнулась.
— Я так рада за тебя!
— Радуйся за весь мир, — рассмеялся Юнг. — Один из самых интересных его обитателей возвращается к жизни.
— Могу я чем-нибудь тебе помочь?
— Да. Ты можешь позвонить в отель «Бор-о-Лак» и сказать, чтобы леди Куотермэн передали сообщение, как только она проснется. Не говори ни слова о Пилигриме, оставь это мне. Просто скажи, что я к ней еду.
— Сейчас, Карл? В семь часов утра?
— Да, сейчас. Конечно, сейчас. Непременно!
Эмма пошла звонить. В четверть восьмого Юнг уже стоял в прихожей и надевал пальто, обматываясь шарфом. Сунул ноги в носках в галоши и крикнул:
— Туфли! Я забыл свои туфли!
Через минуту на лестничной площадке появилась Эмма и скинула оттуда пару башмаков.
— Спасибочко! Я ушел!
Юнг послал Эмме воздушный поцелуй, сунул туфли под мышку, схватил сумку и был таков.
— Шляпу! — крикнула ему вслед Эмма. — Надень шляпу! Сейчас холодно! У тебя уши замерзнут!
Но его уже и след простыл.
Эмма спустилась в прихожую, держась рукой за живот.
— у тебя такой рассеянный папа, — сказала она и пошла на кухню.
Леди Куотермэн встретила Юнга в фойе отеля «Бор-о-Лак».
— Такой ранний визит! — сказала она. — Впрочем, это не важно. Вы уже позавтракали? Я — нет. Обычно мне приносят завтрак в номер. Но сегодня… Боже правый, доктор! Еще нет и восьми! У вас какие-то новости?
— Простите за столь раннее вторжение, леди Куотермэн, у меня действительно есть новости. Он наконец заговорил — и я прошу вас помочь мне понять, что он сказал. Кстати, я тоже не завтракал и помираю с голоду.
— В таком случае пойдемте, и вы мне все расскажете.
Они прошли в ресторан, где Юнг снял пальто и шарф.
— Вы носите галоши, доктор? Вам не кажется, что их тоже надо снять?
— Не могу. У меня под ними только носки.
— Ясно. Что ж, полагаю, у вас есть на то причины.
Юнг подумал о туфлях, оставшихся на переднем сиденье «Фиатa», и ничего не сказал.
Сибил Куотермэн позволила метрдотелю отвести их к столику, где не слишком яркий свет.
Они заказали по половинке грейпфрута, кофе, тосты и клубничное варенье. Юнг также потребовал омлет с ветчиной.
На Сибил было сиреневое утреннее платье с двумя застежками из бледно-серых опалов. Она была без шляпы.
— Я считаю, надевать шляпу только потому, что ты идешь в ресторан, несколько претенциозно. Вы не согласны? Хотя, мужчинам, не приходится думать о подобных вещах. Я заметила, что вы приехали без шляпы, доктор Юнг. И без туфель. В разгар зимы! Вы меня поражаете.
— Сейчас май.
— Верно, однако это не оправдание. Насколько я понимаю, вы и зимой могли бы примчаться в таком виде. А в Англии когда мы уезжали из Лондона, уже нарциссы отцвели…
Им принесли кофе. Разлив ею по чашкам, официант оставил кофейник на столе и удалился.
— Ну, так какие у вас новости?
— Даже не знаю, с чего начать.
— Вы сказали, он заговорил. Начните с этого.
— Он говорил во сне. Ночью, часа в четыре.
— Говорил во сне? Мы все так делаем порой. Это и есть ваша новость?
— Нет-нет, леди Куотермэн! Вы не поняли. Прошлой ночью Пилигрим во сне позвал меня и…
— И что?
— Сегодня я остался ночевать у него в палате, и он снова заговорил… — Юнг умолк и пригладил волосы. — Должно быть, я ужасно выгляжу. Я так переполошился, что даже причесаться забыл.
— Бросьте! Подумаешь, эка невидаль! Что же он сказал?
Юнг нагнулся к ней через стол.
— Мистер Пилигрим говорил с вами когда-нибудь о юноше по имени Анджело?
Сибил поставила чашку на стол, промокнула губы салфеткой и расстелила ее на коленях.
— Нет, — сказала она.
— Нет?
— Нет.
— Какая жалость! Я надеялся, вы скажете мне, кто он такой.
— Анджело, говорите? Что это за имя?
— По-моему, итальянское.
— Ну конечно, итальянское! Боюсь, я еще не совсем проснулась. — Она вытащила из сумочки портсигар и зажигалку.
Юнгу она показалась не столько сонной, сколько встревоженной, хотя он не понимал почему.
— Вам это о чем-нибудь говорит? — спросила графиня.
— Боюсь, что нет.
Сибил закурила.
— Что именно сказал Пилигрим об этом итальянце? Об Анджело…
— Он сказал, что видит его портрет, написанный карандашом. В голом виде.
Сибил отложила портсигар и зажигалку и довольно язвительно спросила:
— Вы уверены, что так звали натурщика? А может, художника? Вполне возможно, что Анджело — это Микеланджело. Насколько я помню, он обожал обнаженных юношей…
— Микеланджело…
— А почему бы и нет? Пилигрим изучал этот период, и я могу себе представить, сколько рисунков подобного рода прошли у него перед глазами. Сотни обнаженных тел. Честно говоря, я предпочитаю говорить не «голый», а «обнаженный». Хотя вам я своих предпочтений не навязываю. Говорите, как хотите.
— Вы рассердились, — заметил Юнг. — Я прав?
— Ничего подобного. — Сибил развела руками. — С чего мне сердиться?
— Понятия не имею. И все-таки вы сердитесь.
Сибил принялась перекладывать нож и вилку. Она надулась и выглядела точь-в-точь как нашкодивший ребенок.
— Леди Куотермэн! Мне очень трудно лечить пациента, о котором я почти ничего не знаю. Мне известна лишь история вашего знакомства да род его занятий. Должен сказать, он великолепный специалист, поскольку я читая его книгу. И еще я знаю, что он два раза пытался покончить с собой…
— Гораздо больше.
Юнг моргнул.
Сибил отвернулась в сторону окна. Там за столиком сидел молодой человек, а напротив него — привлекательная девушка. Похоже, они недавно поженились, поскольку не отрывали от друга глаз.