Пилигрим
Шрифт:
Потом охотник перевел взгляд на тушу мертвого хряка и понял, что должен завладеть хотя бы малой частью мяса. Любой ценой. Жгучий страх закрадывался к нему в голову. Медленно и неохотно, держа ухо востро, он двинулся вперед...
Онерон с волнением наблюдал за тем, как дикарь приближается к месту схватки. Выставив одной рукой перед собой копье, а другой держа заточку обратным хватом, он аккуратно, с кошачьей грацией подходил все ближе и ближе. Наступил момент, когда обоих разделял только труп кабана.
– Мир тебе, - произнес Онерон на местном диалекте, предварительно включив
– Я, - он положил ладонь себе на грудь, - Фаэт. Сын Бога Солнца.
Дикарь хмуро следил за ним, приняв защитную стойку. Ни на секунду не ослабил бдительность.
– Откуда ты?
– с опаской спросил он.
– С неба. Видел сияние вчера и позавчера и еще пять дней тому назад? Видел?
– Видел.
– Это была моя колесница.
– Как ты убил зверя?
– в голосе дикаря засквозило удивление пополам с замешательством.
– У меня есть сила. Как тебя зовут, человек?
Дикарь помедлил. Это позволило Онерону сделать несколько открытий, касавшихся внешности местных людей. Похоже, жители Люмины обладали рядом антропоморфных черт, по которым легко можно был отличить их от любого гражданина Септа Унии. Первым характерным признаком, сразу же бросавшимся в глаза, был необычайно широкий разлет бровей и раскос глаз. Это придавало лицу дикаря вечно настороженное выражение. Вторая особенность, проявившая себя, едва туземец повернулся боком, - диковинной формы уши. Они оттягивались назад, словно крылышки, и заострялись кверху. В остальном, по крайней мере, внешне, люминианцы полностью повторяли генотип современников Онерона; по сути они те же люди, его собратья, только адаптированные к местным условиям.
Разглядывая дикаря, полковник возблагодарил Научный сектор Совета за то, что статус-кво в генной политике сохранился: запрет на эксперименты с генетикой человека действовал. Человек оставался таким же, как и его предки десятки тысяч лет назад, еще во времена эры Гелиоса. Человеку удалось сохранить себя как вид, пусть и с отклонениями по параметрам роста, сложения и волосяного покрова, но в целом удалось. Уния избежала ужасов мутаций и вырождения.
Наконец дикарь выдал:
– Руд.
– Что ж, Руд, этот зверь - твой. Дарю его тебе.
Изумление на лице Руда окончательно вытеснило его подозрительность.
– Фаэт, - сказал он, словно пробуя слово на вкус.
– Фаэт.
– В его голосе появилась вина.
– Ты помог мне, и я жив. Ты убил вепря. Ты и вправду силен, раз завалил такого здоровяка.
Дикарь принялся беззастенчиво рассматривать Онерона.
– Ты не убьешь меня?
– Нет, - улыбнулся Онерон.
– Я тебе не верю, - заявил Руд, все же слегка выпрямившись.
– Ты похож на человека, а не на бога. Боги другие. Они... жестоки.
– Хорошо, - сказал Онерон.
– Всему свое время. Ты решишь сам. Сейчас я предлагаю тебе помощь. Разделаем эту тушу вместе, и каждый понесет половину. Далеко твой очаг?
– Полдня пути.
– Тогда дотащим.
– Дотащим, - эхом отозвался Руд.
– Эй. Если не хочешь, чтобы я приходил в твой дом, так и скажи. Я помогу тебе и уйду.
Руд насупился с видом человека, который не понимает, что от него хотят. Онерон
– Руд, - Онерон специально поймал взгляд дикаря, - Ты боишься меня?
– Да, - выдавил тот, - Слабый всегда боится. Сильный всегда презирает слабых. Ты силен. Сильнее меня.
– Достаточно, - сказал Со.
– Решим этот вопрос позже. Нам нужно успеть до захода солнца. Займись задней частью, а я начну с головы.
– Воля твоя, - буркнул дикарь.
Они управились за два часа. Самые ценные куски мяса отделили от кожи и обернули холщовой тканью, которую дал Онерон. Он решил пока не демонстрировать оружие, созданное Эри, поэтому орудовал обычным кинжалом, изготовленным, правда, из особого титанового сплава. Руд изредка косился на мелькающий клинок, но хранил молчание.
И почти в полном молчании они шли до стоянки охотника. Онерон пробовал завязать разговор, но дикарь отвечал односложно. Каждый нес на плече по пуду лучшего мяса и костей, которые удалось срезать с кабана. Дикарь оказался проворным - пружинисто вышагивал по земле, в пику своему тощему телосложению. В его походке наблюдалась какая-то особая грация. Онерон едва поспевал за ним.
Они спустились в долину, защищенную от морского ветра грядой холмов, на которых рос сосновый лес. Буйные вересковые поля равнины пересекала полноводная река. Она степенно катила свои воды с севера на восток, делала в центре долины широкую дугу и исчезала за взгорьями. По полям лениво бродили стаи диких травоядных. Далеко в вышине зависла с распростертыми крыльями хищная птица. Редкие лиственные деревья уже тронул пожар увядания, превращая зелень в золото. Такое же пламя разгоралось на противоположном краю равнины, где, вероятно находился другой лес, опоясывавший хребты гор.
Руд уверенно зашагал к их размытым, словно клубящимся в воздухе, очертаниям.
Всю оставшуюся половину дня, по мере того как тени удлинялись, они пересекали равнину. Несколько раз заприметив опасного зверя, Руд падал на землю и ждал. Потом пружинисто вскакивал и шел дальше, высматривая новые возможные угрозы. Казалось, занятый своим делом, он перестал обращать внимание на компаньона, и вместе с этим безразличием испарился страх. А Онерон слушал мир, вдыхал запахи сочных трав, и мысли его неслись вперед, далеко обгоняя это место и это время.
Наконец, на излете дня, они подошли к западной границе равнины. Она обрывалась полосой курганов из крупных камней, похоже, занесенных сюда с гор прошлыми обвалами. Едва солнце тронуло горизонт, воздух ощутимо остыл.
– Уже скоро, - заверил Руд, взбираясь на каменную полку. Он указал куда-то вверх: - Идем.
Онерон послушно карабкался за ним. Они минули несколько опасных перевалов, пролезли в щель между сомкнутыми плитами, взобрались еще на четыре человеческих роста выше и оказались на относительно ровной площадке, служившей балконом к входу в пещеру. Составленная из хаотически приваленных друг к другу камней, на первый взгляд она казалась надежной. Пролезть в треугольное отверстие входа можно было лишь на корточках. Изможденный, Онерон опустил ношу и присел на камень.