Пилигримы
Шрифт:
– Надеюсь, гости из Руси не заподозрили нас в коварстве? – нахмурился Мануил.
– Нет, – успокоил его Константин. – Они отдают себе отчет в сомнительности заведения, куда их завело любопытство, а потому и не собираются предъявлять нам претензий на этот счет.
– Ты называешь это любопытством, протоспафарий! – возмутился старый лагофет. – А что же тогда называется развратом?
– Разврату предаются простолюдины, – подвел черту под расследованием басилевс. – Высокородные мужи просто отдыхают от дел.
– Отдохнули! – горестно ахнул протовестиарий Иосиф. – Чтобы им все пусто было. Бедный Никифор!
Глава 4 Гнев короля.
Филипп де Руси был слегка удивлен, когда в его замок Ульбаш нагрянули
– Мы не прелюбодеи, – твердо произнесла благородная Адель, бледнея от гнева. – Мы венчанные муж и жена.
Старый сенешаль замка Властимил, служивший еще отцу Филиппа, сокрушенно покачал головой. Ситуация складывалась щекотливая, учитывая присутствие в Ульбаше благородной Сибиллы. Получалось как-то не совсем по-людски, когда грешник обличал праведников. Благородный Филипп уловил смущенное покашливание сенешаля, скосил глаза на порозовевшую графиню и, наконец, сбавил тон.
– Нас обвенчал отец Валериан в присутствии графини Констанции и барона Альфонса, – продолжала обиженная Адель.
– А что скажет на это твой отец, коннетабль де Русильон? – спросил охрипшим от крика голосом хозяин замка. – Его разрешения ты спросила?
– Он никогда бы не согласился, – ответила упавшим голосом Адель.
Филипп проспал чужую интригу. Подобное случилось едва ли не в первый раз за всю его богатую событиями и не такую уж короткую жизнь. Он не одобрял решение брата, выдать дочь Адель за сына барона де Лоррена, но не собирался ему перечить. Благородный Владислав не принадлежал к числу тех людей, которые привыкли следовать чужим советам. Решение он уже принял, а потому был абсолютно уверен, что в этом мире нет силы, способной помешать этому выгодному с его точки зрения браку. Увы, такая сила нашлась в лице новгородца Олексы Хабара. Этот смазливый негодяй мог бы обольстить даже каменную статую, возникни у него такая потребность. Но в данном случае Олексе помогли люди, не заинтересованные в сближении Русильонов с Лорренами. Филипп был слишком искушенным в политике человеком, чтобы этого не понимать.
– Отведи им помещение в средней башне, – приказал шевалье сенешалю. – А с тобой, Хабар, я потом поговорю.
Благородная Сибилла уже успела за три дня обжиться в чужом замке, поразившем ее не столько крепостью стен, сколько воистину восточным великолепием внутреннего убранства. Такого количества ковров, шелковых и парчовых гобеленов ей видеть в Европе не доводилось. Кроме того, каменные стены жилых помещений были обшиты деревом, что придавало им особый неповторимый уют. А золотой посуды в этом замке было столько, что ее хватило бы на дюжину дворцов. С некоторым удивлением Сибилла осознала, что владетель Ульбаша несметно богат, богаче ее мужа графа Фландрского, далеко не последнего человека в Европе. А ведь Филипп младший сын в семье, он простой шевалье, получивший в наследство от отца один единственный замок. Правда, этот замок мог вызвать зависть даже у королей Франции и Германии, как своей величиной, так и крепостью стен. Взять Ульбаш было практически невозможно, это Сибилла поняла сразу же, как только увидела грандиозное сооружение, стоящее на скале. В логове благородного Филиппа оказалось целых три жилых башни, соединенных между собою галереями. Своей высотой они едва ли не втрое превосходили внешние стены, тоже далеко не хлипкие, усиленные шестью малыми башнями, одна из которых была приворотной. Из такой крепости можно было смело бросать вызов баронам и королям, что, собственно, шевалье де Руси и делал, вмешиваясь в дела сильных мира сего.
– Это самая красивая пара из всех, кого мне доводилась видеть, – попробовала утешить своего любовника графиня.
– Вряд ли мой брат примет в расчет подобное обстоятельство, – вздохнул шевалье. – Скорее всего, он решит, что я поспособствовал Хабару и, чего доброго, объявит мне войну.
– Я бы на твоем месте поговорила с ним раньше, чем до него дойдут сплетни о поведении дочери. Пусть он лучше услышит весть о ее замужестве из твоих уст. Кстати, с материальной точки зрения это выгодный брак?
– Олекса Хабар единственный сын самого богатого новгородского боярина, у которого хватит золота, чтобы купить Париж и весь королевский домен в придачу.
– Тогда что тебя смущает?
– Мой брат упрям как мул и не потерпит непослушания даже от родной дочери.
– В таком случае я поеду с тобой и попытаюсь убедить грозного коннетабля, что кроме политических расчетов в этом мире есть еще и любовь.
– А как же твой муж, граф Фландрский?
– Для меня это будет оправданием за долгое отсутствие. Участие в судьбе двух влюбленных, преследуемых грозным отцом, куда менее предосудительное занятие, чем связь с красивым шевалье, о которой уже наверняка шепчутся в Антиохии.
Сибилла была женщиной смелой и решительной, в этом Филипп уже успел убедиться. Это она подтолкнула свою подругу Элеонору Аквитанскую в объятия Глеба де Гаста, не только словом, но и собственным примером. Она была моложе Филиппа на пятнадцать лет, но шевалье, пожалуй, не рискнул бы заявить, что соблазнил эту красивую белокурую женщину, поскольку это скорее она остановила на нем свой выбор.
– Граф Фландрский может устроить грандиозный скандал.
– Нет, – покачала головой Сибилла. – Благородный Тьерри слишком мудр, чтобы устраивать мне сцены ревности. Кроме того, я не единственная женщина, уступившая зову плоти под воздействием пряных ароматов Востока.
– Ты намекаешь на Элеонору? – нахмурился Филипп.
– Ты плохо знаешь королеву, – засмеялась Сибилла. – Да и меня тоже. Мы действительно согрешили, но постарались, чтобы наши грехи утонули в море слухов и сплетен, порочащих очень многих французских дам. Согласись, шевалье, когда молва обвиняет едва ли не всех благородных женщин, приехавших в Антиохию, то очень трудно бывает разобраться, какая из них действительно виновата, а какая всего лишь стала жертвой оговора.
Филипп засмеялся:
– Я всегда недооценивал женщин и теперь готов принести им за это извинение в твоем лице, дорогая Сибилла.
– Так ты берешь меня в замок Русильон?
– Беру. Надеюсь, что благородный Владислав с большим вниманием выслушает красивую даму, чем своего оплошавшего брата.
Замок Раш-Русильон был расположен в столь живописном месте, что поневоле вызывал восхищение любого путника, проезжающего сначала по узкому темному ущелью, а потом, неожиданно для себя, оказывающемуся на берегу озера, залитого солнечным светом. Во всяком случае, Сибилла сумела оценить и красоту гор, созданных Богом и великолепие замка, сооруженного людьми в месте диком и вроде бы не приспособленном для жизни. К Русильону, со всех сторон окруженному водой, вел деревянный мост, разрушенный византийцами более тридцати лет тому назад и восстановленный благородным Глебом де Лузаршем, отцом нынешнего владельца. По словам Филиппа, замок построили на твердой земле, которая стала островом только после того, как были возведены все эти величественные стены и башни. А озеро, столь удивившее графиню Фландрскую своими очертаниями, – дело рук искусных арабских строителей, заполнивших котловину чистейшей водой из горных рек.