Пилот Хаоса
Шрифт:
Вскоре Палатон ощутил, как тает от тепла ее тела.
Она встала на рассвете. Он лежал, открыв глаза, и наблюдал, как она одевается, ощущал ее запах — пряный и нежный, напоминающий то, что связало их. Йорана застегнула воротник, одной рукой проверив, на месте ли ее отличительные знаки. Затем она склонилась и быстро, ласково обняла его на прощание.
— Никому не доверяй, — произнесла она и пальцем прикрыла ему глаза.
Дождавшись, когда закроется дверь, он скользнул в теплоту под одеяло. Слова Йораны заставили его погрузиться в беспокойный сон. Когда Палатон вновь проснулся, бледный
На завтрак следовало спуститься в общую столовую, обслуживающую тех, кто был занят во дворце. В комнате Палатон обнаружил кредитные карты и теперь расплатился ими за завтрак, состоящий из водянистого и некрепкого брена, свежих булочек, консервированных сочных апринов и омлета. Еда оказалась вкусной и горячей, априны — сладкими и сочными, хотя их сезон, лето, уже прошел и приближалась зима. Палатон смаковал вкус домашней пищи.
За едой он прислушивался к разговорам, не стремясь их поддерживать, но тем не менее вынужденный это делать. Больше всего обсуждали недавний бунт переселенцев — Паншинеа был прав, утверждая, что вскоре эта новость станет далеко не новостью. Чтобы осуществить эвакуацию округа Данби, туда были посланы войска; ожидались немалые жертвы.
Палатон знал, кто такие данбинцы. Суеверный народец, они вросли в свою долину у реки так же прочно, как окружающие их горы. Кроме того, он помнил, что река от неумеренного потребления воды превратилась в ручей и что Паншинеа, вероятно, ждал до последнего момента, прежде чем объявить Переселение. Странно, что население долины оставалось там до сих пор, хотя уже полностью разрушено экологическое равновесие, так и не пожелав переселяться добровольно, думал он, дожевывая омлет.
Но еще более странно то, что они решили бунтом усугубить ситуацию.
Палатон обнаружил, что его вчерашний сопровождающий из Земного дома ждет, пока он докончит завтрак. Чоя стоял неподалеку с почтительным выражением на круглом лице.
— Тезар Палатон, прошу вас следовать за мной.
Столь ранний вызов не удивил Палатона. Гораздо более он изумился, оглядев огромный зал, наполненный чоя и гостями-инопланетянами, и увидев тезара, шествующего через зал с надменным видом. Он застыл на месте и прищурился.
Тезар оказался лишь слегка повернутым к Палатону, и Палатону пришлось всмотреться, прежде чем он узнал ауру Недара. Задумавшись о цели прибытия Недара в Чаролон, он задался вопросом, не была ли эта цель такой же, как его собственная. Неужели Паншинеа вызвал и Недара? И если да, то зачем?
Охранник коснулся его рукава.
— Тезар! — терпеливо повторил он.
— Идем, — отсутствующим тоном отозвался Палатон и последовал за ним, размышляя об увиденном. Какая необходимость заставила Паншинеа отрывать от работы лучших пилотов?
Паншинеа стоял в своем официальном кабинете. При виде Палатона он широко улыбнулся.
— Итак, брат, министр Гатон убедил меня, что твоя инстинктивная сдержанность свидетельствует о неизменной корректности, и что ты совершенно не подходишь для той задачи, которую я предлагал вчера вечером. Однако я надеюсь, что ты проведешь у меня несколько сезонов — мне нужен личный пилот и честный чоя.
Палатон
— Как пилот я не всегда бываю свободен.
— Я — император, — решительно напомнил ему Паншинеа. — Сделать такое назначение — в моей власти, — в его глазах появился твердый блеск, и император повернулся. — Позволь представить тебе Прелата Звездного дома, маги Риндалана.
В дальнем углу овального кабинета, почти невидимый среди величественных колонн и богатой, старинной резной мебели, стоял верховный Прелат Вездесущего Бога, его глаза ярко поблескивали. Палатон почувствовал, как запульсировала вена у основания его шеи. Из трех прелатов трех домов Риндалан был, бесспорно, самым могущественным.
Прелат стоял, приветственно протянув руку; одежда складками свисала с его исхудалого тела. Роговой гребень Прелата был самым огромным, какой только доводилось видеть Палатону, редкие пряди кудрявых каштановых волос едва прикрывали выпуклый череп. Особое внимание привлекали чистые, светлые, голубые глаза Прелата и его неожиданно крепкое пожатие.
— Рад познакомиться с тобой, тезар Палатон, — произнес маги. — Твоя слава заставляет Чо гордиться тобой.
От руки Прелата исходил сильный накал, а такой ауры, как у него, Палатон тоже никогда не видел — она почти искрилась, вызывая ответный отблеск в светлых глазах прелата. Удовлетворенное выражение промелькнуло по лицу Прелата, и Палатон удивился, чем же он мог так порадовать нового знакомого.
— Я горжусь быть одним из чоя, — ответил Палатон. — Но, боюсь, моя репутация сильно преувеличена.
— Чепуха! — отозвался Паншинеа. — Ты блестяще отработал контракт с гуранами.
— Только благодаря способностям чоя, — пробормотал Палатон, ощущая беспокойство. — Я всего лишь один из множества. Атаку совершили мои пилоты…
— Скромен, как все из Земного дома, — добродушно отозвался Прелат. Он прохаживался по кабинету, и полы одежды шуршали, обвиваясь вокруг его ног. — Император, вы уверены, что он из наших?
Последовала долгая, томительная пауза. Палатон обнаружил, что ждет, затаив дыхание, желая узнать, что известно о нем императору. Неужели Риндалан разузнал о его сомнительном происхождении — а если да, неужели предупредил об этом императора? Палатон смутился, не зная, как быть. Паншинеа заполнил молчание смехом.
— У Риндалана весьма своеобразное чувство юмора, верно? — произнес император, затем грузно опустился в кресло и добавил: — Сейчас чувство юмора нам особенно необходимо — данбинцы поклялись наполнить свою реку кровью, прежде чем их увезут из родных мест.
Прелат предупреждающе поднял указательный палец — такой же худой и узловатый, как и все его тело, и взглянул на Палатона, который чувствовал себя чрезвычайно неловко.
— Тезары не вмешиваются в политику чоя, император, — сдержанно напомнил Риндалан.
— Это неважно, — возразил Паншинеа. — Завтра он вылетает вместе с нами.
Палатон ощутил, как недоуменно приподнялась его бровь прежде, чем смог сдержаться. Он слегка отвернулся от Прелата и императора, чтобы скрыть выражение своего лица, смущенный своей оплошностью.