Пилот на войне
Шрифт:
И это было, в самом деле, не смешно.
Родилась вибрация, пронзившая воздух. Вибрация разрослась в гул на грани ультразвука. Я вжался в снег и ткнул туда же лицо моего друга. На низком горизонте зажглась звезда, непредусмотренная местной астрографией. За секунду она превратилась в комету, которую сопровождал даже не гул — вой.
Комета подработала факелами дюз коррекции, потом вверх отстрелились три красные искры, а сама она вонзилась в крышу НИИ.
Грохот.
Я ослеп и оглох. Такое впечатление, будто два крепких мужика, хорошенько размахнувшись, дали по ушам
Это мог быть только суббоеприпас, начиненный зажигательной росой, шрапнелью или смертью с иным именем. Я угадал.
Сразу вслед за басовитым валом звука — ревом и рокотом — прорвался визг, и вся улица буквально взорвалась! Пыль и снежную взвесь прошили мгновенные росчерки. Тысячи росчерков! Что-то забарабанило в будку, полетели куски бетона, выбитые неведомой силой!
«Значит, шрапнель.»
А потом с уханьем начали сыпаться здоровенные обломки — всё, что осталось от нашей космической экологии.
Какофонии на Московском проспекте вторили недалекие ударные. Огненные грибы над Городом Полковников. Штук пять или шесть.
С большим запозданием заработала сирена воздушной тревоги.
Под аккомпанемент ее заунывного «у-у-у у-у-у-у-у-у у-у-у-у-у» мы с Колей подняли головы. Кажется, нас больше никто не собирался убивать. По крайней мере, немедленно.
Пыль стояла столбами, но даже сквозь ее завесу было видно, что из капитального тела НИИ выгрызен кусок в полтораста метров. Вся улица засеяна кусками стен, перекрытий и несущих балок. Из поднебесья осенними листьями падают десятки тысяч бумажек, которые вытряхнуло взрывом из институтских папок.
Одна тощая папка — цела-целехонька — энергично подскакивая на бетоне, как пенсионер-бодрячок на беговой дорожке, примчалась в наше импровизированное убежище и едва не щелкнула меня точно по лбу. Я машинально скользнул взглядом по папке. «Vector. Дело № 56» — вот что было написано на ней.
Я подобрал папку и заткнул ее за пояс. В твердой уверенности, что отдам первому встречному офицеру ГАБ.
Я вспомнил о ней только спустя три недели, раскрыл, начал читать и вскоре вслед за тем — утратил папку и ее содержимое навсегда.
Но это будет через три недели.
А в ту минуту я поднялся на ноги и пристрастно себя ощупал. Коля занимался тем же.
От нашей будки осталась покусанная стенка — навес снесло. Окончательно убедившись, что жив и почти цел, я начал затейливо выражаться.
— И чего ты материшься? — Спросил Самохвальский.
— Живой, вот и матерюсь, — доложил я.
Выматерился и Коля. На моей памяти — первый раз.
— Спасибо, Андрюха! Если бы не ты… ты видел, что эти ублюдки кассетный суббоеприпас применяют?
Я в это время выковыривал из края развороченной стены занятную металлическую штуку.
— Во! — Показал я. — Стреловидная шрапнель!
Самохвальский отобрал находку. Два на три сантиметра. Остро отточенные лопасти.
— Основательно, — сказал он. — Ракета разрушает здание, а шрапнель выкашивает живую силу вокруг. Нарушение конвенции, между прочим. По объектам, где есть гражданский персонал, такие штуки применять запрещается!
— А он тут есть, твой гражданский персонал?
— Может быть!
— Ну так в суд подай. Межгалактический. Кстати, фуражке твоей трындец.
— Новую дадут.
— Надо бы в бомбоубежище? — Предложил я.
— Сирена заткнулась, значит, налет кончился, — в самом деле, вынимающего душу воя больше не было слышно.
— Что это вообще было?
Мы переглянулись и синхронно пожали плечами.
На этот счет нас просветили. Сразу по приходу в капонир. Мы добирались туда бегом, как раненые лоси — быстро и не разбирая дороги. Но все равно: вынуждены были выслушать несколько гневных и незаслуженных слов от комкрыла.
Шубин собрал личный состав в рекреации. Народ стоял, сидел, сидел на полу. Некоторые открыто курили, чего в общественных помещениях, строго говоря, делать нельзя. Но, в связи с событийным контекстом, на порядок наплевали.
— Ну, — Шубин обвел собрание красными глазами, — все нагулялись? Румянцев, Самохвальский! Хотите — идите! Идите! Я же никого не держу! Бердник, Яхнин! Уймите своих термоядерных лошаков! Они всех нас сожгут когда-нибудь!
Кивок в сторону дымивших никотином истребителей и торпедоносцев. Указанные командиры зашикали, а курильщики принялись гасить «палочки здоровья». Ваш покорный слуга внезапно ощутил, что готов убить за сигарету. Курить хотелось смертельно.
— Все развлеклись? Пообщались? Готовы слушать? Бабакулов! Прекрати протирать свое пенсне! Раздражает! И ты это знаешь! Ты специально?!
Случилось вот что. Инцидент за гранью ЧП.
Клоны произвели ракетный обстрел Города Полковников. Массировано. Четырьмя сотнями тяжелых ракет класса «космос-поверхность». И наше доблестное ПКО умудрилось их прозевать! Даже сигнал тревоги включили по факту, а не за десять уставных минут до.
— И никого за это не накажут! Вот что обидно! — Воскликнул Шубин, рассекая ладонью воздух — видимо, показав, как бы он, будь его воля, наказал причастных.
— Как не накажут? — Удивился незнакомый мне торпедоносец с золотым значком снайпера. — Четыре сотни ракет проспать — это ж… песец!
— Заткнись, Володя, — попросил Яхнин — герой моего романа, с которым мне так и не довелось перемолвиться с самого момента прибытия в расположение.
— А вот так. — Шубин сложил руки на груди. — Клоны применили сверхдальнобойные ракеты типа «Паирика».
— Что за зверь? — Подал голос комэск Т-02 Бехерев.
— Это, если кто не читал памятку Генштаба, — комкрыла грозно глянул на вопрошавшего, — такие специальные ракеты с возможностью трехкратного включения-выключения маршевых двигателей и усиленной БЧ. Применяют их с ракетных мониторов. Массово, залпами. А типовой ракетный монитор, как докладывает разведка — это перестроенный контейнеровоз, начиненный ракетными ПУ. Там нет ни брони, ни серьезного ПКО, ни даже генераторов щита. Ничего, кроме долбаных «Паирик». Жить такому корыту в обычном бою минуты полторы. Поэтому, чтобы не подставляться…