Пилоты Его Величества

Грибанов Станислав Викентьевич

Собравшийся в 1913 году в Москве Третий воздухоплавательный съезд носил явно военизированный характер. Это видно было и из содержания вступительного слова Великого князя Александра Михайловича, открывавшего съезд, и из основных докладов: «О воздухоплавании в деле государственной обороны», «Об основах организации воздушного флота». Директор Петербургского авиазавода Щетинин, известный патриотической акцией – организацией добровольческого авиаотряда в помощь Болгарии, воевавшей с Турцией за свою независимость, внес предложение об организации воздушного ополчения в России. «Задачей настоящего момента, – говорил он, – является объединение различных авиационных организаций общей национальной идеей. Идея эта – организация народного воздушного ополчения».

В принятой резолюции съезд просил Его Императорское Высочество «принять на себя почин в объединении деятельности воздухоплавательных организаций, в направлении их на путь практической работы, строго согласованной с интересами обороны государства».

Осуществить эту идею не удалось – вскоре началась война с Германией. Качинская авиашкола принялась перестраивать свою работу применительно к нуждам армии. Надо было в короткое время готовить военных летчиков. Организовали еще два учебных отделения – в Бельбеке и Симферополе. В последнем инструктором стал работать младший из братьев Ефимовых – Тимофей. А Михаил Никифорович после гибели Петра Нестерова, таранившего австрийский самолет, ушел на фронт добровольцем.

С началом войны и Великий князь Александр Михайлович получил назначение заведовать авиацией, или, применительно к современной терминологии, командовать ВВС Западного фронта. Позже, 17 (30) декабря 1916 года, «Правительственный вестник» опубликовал именной Высочайший указ, данный Правительствующему сенату: «Нашему генерал-адъютанту, заведывающему авиацией и воздухоплаванием в Действующей армии, адмиралу, Его Императорскому Высочеству Великому князю Александру Михайловичу всемилостивейше повелеваем быть полевым генерал-инспектором военного воздушного флота при Верховном главнокомандовании с оставлением генерал-адъютантом».

После Февральской революции сменивший на этом посту Великого князя военный летчик и будущий врангелевский генерал В.М. Ткачев в своей рукописи «Крылья России» так характеризовал деятельность князя: «Часто встречаясь с фронтовыми летчиками, беседуя с начальниками авиаотрядов, Великий князь был осведомлен о боевой практике авиации, о ее нуждах. Давали известную ориентировку и статистические данные, которые велись в его канцелярии. Александр Михайлович обратился с докладной к начальнику штаба Верховного главнокомандования, в которой настаивал на необходимости предоставить права заведующим авиацией (фронтов), вывести авиацию из двойного подчинения – Главному техническому управлению и Генеральному штабу. Заменить несоответствующих начальников авиа-отрядов. Эти предложения, – подчеркивал Ткачев, – заслуживали особого внимания, однако Великий князь с момента назначения его главой всей русской авиации на фронте допустил ряд серьезных ошибок. В его походной канцелярии не было ни одного специалиста. Окружали князя ближайшие помощники, доверенные лица, не авиаторы, а моряки».

Авиация на фронте постепенно приобретала опыт. Выявились талантливые летчики-герои. Набирали мощности авиазаводы. Появились тяжелые бомбардировщики И. Сикорского «Илья Муромец». Во второй половине 1916 года русская армия готовилась к решающему удару по противнику, сулящему долгожданную победу. Вот что пишет в своих воспоминаниях о том периоде Великий князь: «Армия была готова к наступлению, но были готовы и заговорщики: первые шли к вершине, вторые разрушали империю… Сотни самолетов, управляемых храбрыми офицерами и вооруженных новейшими пулеметами, ожидали сигнала. Летя вдоль фронта, они видели приготовления неприятеля к отступлению… Я гордился ими…» Но сигнала не было.

Великий князь поехал в Ставку. «Главнокомандующий сидел бледный и тихий, – пишет Александр Михайлович. – Я докладывал ему об успехах авиации, но видел, что он хочет только, чтобы я поскорее ушел и оставил его одного с его мыслями. Когда я менял тему и пытался обсуждать политическую жизнь в стране, пустота и холодность появлялись в его глазах – выражение, которого я никогда ранее не видел на протяжении четырех десятков лет нашей дружбы. «Вы, кажется, не поддерживаете ваших друзей, Ники?» – сказал я полушутливо. «Я не верю никому больше, кроме моей жены», – ответил он ледяным тоном».

Александр Михайлович ездил к императрице, умоляя ее не вмешиваться в государственные дела, но она выслушала его холодно и неприязненно…

А в стране нарастало напряжение. Князь был уверен, что для дестабилизации нашего тыла хорошо поработала немецкая агентура, что именно она спровоцировала революцию. Спустя годы он напишет: «Германский Генеральный штаб тайно участвовал в этом. Генерал Людендорф мог бы растерять свои звезды, если бы упустил возможности, открываемые нашими внутренними затруднениями».

Февральскую революцию Александр Михайлович встретил довольно спокойно, сознавая ее неизбежность. «Я хотел быть в Киеве, поближе к фронту, – вспоминал он. – Не чувствовал никакой обиды на нацию и надеялся служить в армии. Отдав десять лет жизни развитию военной авиации, был поглощен любимой работой…» Он писал сыну 11 марта 1917 года: «Мой друг Дмитрий! Только сегодня получил твое письмо от 20 февраля, спасибо. Так было тяжко это ужасное время не быть со всеми вами. Бедная мама застряла в Петрограде. Она с братьями пережила страшное время, но Бог милостив, и все здоровы. Временное правительство находит, что Великие князья не могут при настоящих обстоятельствах оставаться на командных должностях, и я принужден был, как и другие, подать в отставку. Как вы понимаете, мне невыразимо тяжело покидать пост, на котором я состоял 31 месяц. Я так слился с авиационным делом, полюбил всех летчиков как своих родных детей, и вот как раз теперь, во время полного брожения умов, когда именно мое руководительство делом столь необходимо, мне не позволяют служить. Оскорбительно и больно. Но благо Родины прежде всего, и раз из высших соображений наше присутствие в армии нежелательно, следует подчиниться, что я и делаю… Скоро приеду в «Ай-Тодор», нужно очистить верхние комнаты, попросить садовника Юсуповых посмотреть сад… Мама еще не знает, когда выедет. Нельзя достать билетов, ведь мы теперь просто русские граждане, как все другие. Это меня радует, а вы проникнетесь этой мыслью и привыкнете смотреть на себя как на всех людей, и больше ничего.

Здесь все прошло спокойно, и революцию разыграли на двенадцать баллов. Только бы не развратили армию: освободители дисциплины не понимают, а армия может держаться только на дисциплине».

Первые недели революции, находясь в Киеве, Великий князь, его жена и императрица Мария Федоровна свободно ходили по улицам города среди ликующей толпы, не чувствуя к себе неприязни. Однако вскоре по распоряжению Временного правительства местные власти предложили княжескому семейству выехать в Крым, так как «представляет большую опасность держать врагов народа так близко к германскому фронту».

Императрица категорически отказывалась уезжать, желая разделить судьбу своих сыновей, вплоть до тюрьмы. Ее почти на руках внесли в поезд. Ехали в сопровождении вооруженных моряков и комиссара Временного правительства. Согласия между ними не было. Матросы представляли Советы и, посмеиваясь над комиссаром, не спешили выполнять его распоряжения. В своем имении «Ай-Тодор» княжеское семейство оказалось под стражей. Выходить за пределы его запрещалось.

Через много лет, находясь в эмиграции, Великий князь Александр Михайлович по-иному оценивал предвоенную обстановку в России. Осмысливая прошлое, он писал, что Первая мировая война была самоубийством европейских государств, что ее можно было избежать. России она была не нужна – велась в интересах союзников, отвлекая на себя полчища немецких войск. Князь считал, что сложившаяся в стране обстановка неуклонно вела к гибели империи.