Пинбол
Шрифт:
Андреа уловила его настроение.
— Однако ты не Донна, — отрезала она. — Ей и так, бедняжке, не повезло родиться черной. Да к тому же она не уверена в себе как артистка. А еще наша закопченная дама сексуально неустойчива, и горяча при этом. Она сделает все, чтобы чувствовать себя необходимой и стать равноправной — хотя бы только в глазах любящего ее. — Андреа явно дразнила Домостроя. — Как женщина, я понимаю эту распутницу куда лучше, чем ты. На что угодно спорю, что мгновенно затащу в свою постель нашу черную жемчужину.
— Зато как мужчина я понимаю Годдара куда лучше, чем ты, — сдерживая гнев, огрызнулся Домострой, — и окажись он даже замаскированным арабским
Слова Андреа вызвали в памяти Домостроя образ женщины, с которой он общался несколько лет назад и которую не мог забыть до сих пор. Тогда он был на вершине своей славы, и, возможно, из-за того, что его имя постоянно мелькало в газетах, кинокомпания предложила ему роль русского композитора в голливудской эпопее. Не сомневаясь в том, что подобный опыт только подстегнет воображение и пригодится в работе, Домострой ответил согласием.
Натурные съемки проходили в Испании. Когда Домострой и другие актеры прибыли в Севилью, там, в отеле "Альфонсо XIII", впечатляющем реликте архитектурного прошлого Испании, вот-вот должен был начаться фестиваль современной музыки. В нем принимали участие несколько известных артистов и композиторов, и Домострой с сожалением подумал, что расписание его съемок — с восьми утра почти до самого вечера — не позволит ему услышать большую часть оркестров и сольных исполнителей.
Как-то, переодеваясь в прицепе-костюмерной под бдительными очами парикмахера, дублера, гримера и костюмера, Домострой заметил снаружи молодую женщину. Он узнал в ней сотрудницу группы костюмеров и реквизиторов, она была поглощена чтением красочной программы музыкального фестиваля.
Он и до этого видел ее несколько раз — хорошенькая, несколько бледная, с тонкими чертами лица — и обратил внимание, что она боится встретиться с ним глазами. Это остановило его, а женщина, приняв его холодность за отказ, стала его избегать. И все же она ему нравилась, особенно ее манера одеваться; каждый день она меняла платья, и каждое платье вносило в ее облик новые штрихи, чуть ли не меняя и ее внутреннюю суть.
Позже, увидев ее сидящей в одиночестве в кафетерии, Домострой сел напротив и спросил, какие из мероприятий фестиваля она собирается посетить. Обрадованная проявленным интересом, женщина ответила на вопрос, а затем сказала, что в восторге от фестиваля не только из-за музыки, но и оттого, что здесь собралось так много композиторов. Для нее, человека робкого, сочинение музыки кажется уходом от реальной жизни, и ее всегда интересовало, не являются ли композиторы такими же робкими людьми, как она, завидуют ли они исполнителям, аранжировщикам и прочим прихлебателям, которые нередко более известны и лучше оплачиваются, нежели сами композиторы? Она только что прочитала статью, в которой один французский психолог утверждает, будто музыканты, по природе своей погруженные в музыку и поглощенные ею, духовно и эмоционально также одарены более других людей — так что становятся единым целым со своими возлюбленными. Она сказала, что всегда хотела знать точно, какие события или состояния души вдохновляют композитора писать музыку.
Несмотря на ее озабоченность — или одержимость — тайной создания музыки, продолжала она, у нее никогда не было знакомого композитора, она вообще ни разу с ними не сталкивалась. Она надеялась, что музыкальный фестиваль в Севилье, на который съезжается столько композиторов, даст ей шанс познакомиться хотя бы с одним из них.
— Вы уже с одним познакомились, — покровительственно сообщил Домострой. — Со мной. Если только не считаете, что отныне я только киноартист! — решил пошутить он. Она подняла на него глаза.
— Конечно, я знаю, что вы композитор, мистер Домострой. И я слушала вашу музыку. Просто мы познакомились при таких обыденных обстоятельствах!
— Обыденных?
— Ну да. В нашей встрече не было никакой тайны.
Он был ошеломлен ее прямотой.
— Вы хотите сказать, что в нашей нынешней встрече нет никакой тайны из-за того, что мы встречались и раньше? Потому что вы уже видели меня на съемочной площадке?
— О нет, совершенно не это, — покраснев, запротестовала она. — Просто потому, что вы уже знаете, кто я, чем занимаюсь и даже… — она запнулась, — даже как я выгляжу в обыденной жизни.
— И все-таки вы загадочны, — сказал Домострой. — Я ничего о вас не знаю. Но вы мне симпатичны. Скажите, при других обстоятельствах вы действительно выглядите как-то иначе?
Поколебавшись, она застенчиво проговорила:
— Иначе. Я люблю одежду. Мне нравится наряжаться, чуть-чуть при этом изменяясь.
Рискнув озвучить свое предположение, он спросил, не явилась ли ее страсть к нарядам и костюмам — о чем свидетельствуют и ежедневные переодевания — причиной выбора работы в костюмерной группе кинокомпании.
Услышав это, она покраснела до корней волос, так что Домострой торопливо продолжил, спросив, не пробовала ли она наряжаться в различные исторические костюмы. Она огляделась по сторонам, словно боялась, что их могут подслушать. Затем встала, прерывисто дыша, словно собралась уйти, но он остановил ее, осторожно положив руку ей на плечо. Домострой начал говорить, что испытывает к ней самые нежные чувства и вовсе не хотел обидеть или расстроить ее. Просто с тех пор, как он впервые ее увидел, она постоянно является перед его внутренним взором в самых разнообразных костюмах. Она спросила, в каких же костюмах он ее представлял, и Домострой ответил, что все зависело от его фантазии — то он видел ее скрипачкой, то медсестрой, то танцовщицей, то дебютанткой в свете.
Потом он предложил познакомить ее с несколькими композиторами, приехавшими на фестиваль; на каждую из таких встреч она сможет надевать новый парик, менять туалет и макияж и таким образом всякий раз быть другой женщиной, со своей собственной тайной и присущим только ей обаянием.
Каждая такая метаморфоза, говорил он, будет актом творения новой личности, весьма схожим с сочинением музыки, и, он в этом уверен, поможет ей в поисках самой себя. Даже если она не займет прочного места в сердце кого-то из ее новых знакомых, все равно ощутит силу своего обаяния на каждом из них. Домострой откровенно признался, что, как только в его голове возник этот замысел, он целиком был захвачен открывающимися перспективами, и очень надеется, что она согласится принять в этом участие. Честно говоря, он уже готов воплотить эту идею в музыке; он думает назвать свою пьесу «Октавы», и она будет состоять из ряда вариаций одной мелодии, прерывающейся, шаг за шагом, частыми паузами и солирующими голосами.
Явно польщенную женщину, похоже, не смутил его план, и она рассказала, что дома часто примеривает парики и костюмы, но у нее никогда не хватало решимости отправиться в таком виде на свидание. Для нее, сказала она, столь робкой по природе своей, это может оказаться кратчайшим путем, чтобы стать актрисой: играть новую, волнующую роль каждый день — или даже каждую ночь. Для нее не секрет, что некоторые из костюмерной и реквизиторской групп — парикмахеры и визажисты — берут на время парики и наряды и даже переодеваются женщинами. Они рассказывали ей о своих эскападах, и не раз она ловила себя на том, что завидует их смелости.