Пинежский Пушкин
Шрифт:
Борис Шергин
Пинежский Пушкин
Здесь предлагается текст северного рассказа о Пушкине. Происхождение его таково. В зиму 1934/35 года, когда начиналась подготовка к пушкинскому юбилею, я читал и рассказывал о Пушкине в квартире пинежанки С.И. Черной. Я на опыте знал, что как сама С.И. Черная, неграмотная, но обладающая поэтическим даром, так и земляки – гости ее, в особенности даровитейшая А.В. Щеголева (сумская поморка), не замедлят отразить слышанное в ярких пересказах.
Эти
Он певец был, песенной наблюдатель, книгам сказатель, грамоты списатель. Землю, как цветами, стихами украсил.
Он порато в братии велик, острота ума нелюдска была.
Книги писал, слово к слову приплетал круто и гораздо. Книги работал и радовался над има.
Ленин Пушкина книги целовал и к сердцу прижимал.
Он пусты книги наполнил, неустроену речь устроил, несвершоно совершил. Теперешны писатели от Пушкина взялись да пошли.
Родился умной, постатной, разумом быстрой, взором острой, всех светле видел.
А род давношной, от араплян – этого роду черных людей, а закону греческого.
Я его карточку ночи две продержала: высокой, тоненькой… Ему только песни петь да у грамоты сидеть, а тако-то робить он не сильной.
Ужо кто у нас на Пинеге экой есть… Якуня Туголуков. Только Пушкин-то порусее.
Отроком– то читал много и часто. Всяку грамоту навык, иноземску и русску.
Ребята-ти буки, он с каждым заговорит, каждому-то уму, что надо, скажет. Люди-то дивятся: «Что уж этот Саня! Год бы с ним шел да слушал».
Возрастом поспел рано, красивенькой, пряменькой такой, все бы пел да веселился. У его молодость широка была, и к женскому полу подпадывал, и это умел не худо.
Долго молодцевал-то, долго летал по подругам. Ну, он не на семнадцатом году девушка. Неладно делал, дак себе…
Пушкин курил ли, не курил?… Не курил. Выпивать выпивал, а не курил. Нету на портретах-то ни с трубкой, ни с папиросой. Не помню, что ише проказил он мальчишечкой…
Не бывало от сотворенья, чтобы таки многолюдны книги в такой короткой век кто сложил. Век короткой, да разум быстрой: годы молоды, да ум тысячелетен. Пенье безмолчно – стихам нет конца.
У другого человека ум никуда не ходит, на спокое стоит. У Пушкина как стрела, как птица, ум-от.
Что люди помыслят, он то делом сотворит. В его стихах как ветер столь ли быстрой. Вот дак птица! Поет, забудет – ел ли, пил ли…
И настолько он хитрой прикладывать слово-то к слову! Слово-то выговаривать одно-то, друго-то – ведь надо взять скоро… Пушкин говорил как с полки брал; и все разно сказывал. Век не придумать никому, как он придумывал.
Пушкин нов чин завел в стихах. Сердцем весел, не хотел над
У Пушкина речь умильна, голос светлой, выводить-то мог без отрыву. Други водят круто либо тихо, есть читатели – читают, как собаки отгрызают, он выносит каждо слово как следует; разводно поет, голос не перепевается, не дребезжит.
У других писателей колосина, и мякина, и зерно – в одно место, у Пушкина – хлеб чистой.
Я даве упряг слушала Пушкина-то. Он тяжелы мысли уводит, на скуку не молвит ничего. Весело умет, опять друго-грозно да заунывно по старому образу.
Бориса Годунова долги-ти строки, кручинны-ти речи, вот чего люблю! «Счастья нету в душе», – голосом-то так по слезам ездит…
В кую пору гремят трубы-ти да набаты-ти, в ту пору Годунов-от слово-то выпеват. У Пушкина показана солева-то строка, строчной-то развод. В исподи головой горько-то слово поется. Начинают выговаривать стоя, открыто лицо-то, а станет преклоняться, проведет по лицу-ту платом. Это пенье Пушкин сам списал.
Я сегодня навидалась Пушкина-та в окне в магазине. На книгах стоит. И женочка рядом, не в ту сторону личешком. Не эта ли Наташа-та егова?… Краса бы холостому, как лошадка на воле? Нет, женился, влепил голову-ту. Много подруг было, одну ей пуще всех зажалел…
Наташа-та на карточки: глаза грубы, волосы как ящерицы, грудешко голо. Эку бы только на выставку, напоказ стоя возить… Замуж-то с пятнадцати годов собиралась: «Не жарьте рыбы крупной. Жонихи приедут, дак чем принимать будете?…» А женихи-ти -дуга за дугой – все мимо. Хоть на пирах, на балах она всех красивее, да приданого-то – веретеном тряхнуть…
Пушкин на придано не смотрит. Сватается у ейной матери:
– Маменька, вы бы мне бы Наташу дали…
– У меня дочки как пробки замуж летят, и все за богатых. Вы ей голодом заморите. Вам папа много ли выделят?
– Я не на папу надеюсь, все на свое письмо.
– Я подумаю.
Ей родня и ругат:
– Что ты, дика, этажиссе, он у всех в славы, приданого не спрашиват… На сухари будешь сушить девку-ту?…
Свадьба отошла, зажили молоды… Натальюшка выспится, вылежится, вытешится, тогда будет косу плести, у ей зажигалка така была пучок завивать. Где бы пошить или чашку вымыть, у Натащи шляпка наложена, ножка сряжена погулять… Придет – рукавицы, катанцы мокры бросит кучей. Пушкин высушит, в руки ей подаст. Он чего спросит, она как не чует… Ложки по тарелкам забросат порато, хлебать сядет без хлеба. И сказать нельзя… Как скажешь?… Пушкина матка ли, сестра ли обиходили коров-та. Наталья-то не радела по хозяйству.