Пингвины над Ямайкой
Шрифт:
– А что ты называешь целевым процессом?
– Ликвидацию системы, для которой люди, это мясо, – ответил он.
– Мясо? – переспросила Зирка.
– Живое мясо, – уточнил Кватро, – Продукт коммерческого животноводства. Знаешь, вообще-то я не идеалист, но есть системы, которые надо уничтожать по-любому.
– Ты ездил на Тимор поэтому, а не по делам колледжа? – спросила она
– Да. Но не только поэтому, а и по делам колледжа тоже. Точнее, Университета. Его полное название: «Polytechnical Universidad a Postindustrial la Socialistic». PUPS. Мне кажется,
Полька улыбнулась, кивнула, и аккуратно разлила в кружки какао из котелка.
– Судя по тому, как ты сразу меняешь тему, главная цель поездки – секрет?
– Ага, – произнес математик, с удовольствием потягиваясь, – Секрет. Скучный, как большинство секретов. Ну его на фиг! Я летел с Тимора на «Старкрафте», и весь час полета мечтал, как шлепнусь вот в это кресло, и кто-то (догадайся, кто) нальет мне большую кружку горячего шоколада!.. Ура! Спасибо, Зирка! Ты настоящий друг!
– Секрет, – повторила она, – Иногда мне кажется, что весь мир состоит из каких-то безобразных тайн, а то, что мы видим, это просто декорации, как в театре.
– Не надо слишком увлекаться конспирологией, – ответил Кватро, – Можно построить тысячу «теорий заговора», но это не изменит главного: наш прикольный мир обеими ногами стоит на материальной основе. На добыче сырья, на производстве продуктов питания и других предметов потребления, на изготовлении орудий труда и на сумме технологий, с применением которых все это делается. Выполняя эти процедуры, и перераспределяя полученные результаты, люди удовлетворяют свои биосоциальные потребности, порождают новые поколения людей и захватывают новые территории: океаны, острова, континенты, планеты… Эта политэкономическая спираль начала раскручиваться миллион лет назад, и будет раскручиваться еще миллионы лет. Все остальное – просто беллетристика. Поп-арт. Сказки на ночь.
– Это как-то слишком в общем… – произнесла Зирка.
Кватро поставил кружку на стол и чуть слышно похлопал в ладоши.
– Разумеется, это слишком в общем! А знаешь, почему? Потому, что одна девушка, увлекающаяся идеалистической философией, определила проблему, как предельно-общую, обозначив область применения своей гипотезы, как «весь мир…».
– А патер Джонис говорит, что ты тоже идеалист, только ты это скрываешь.
– Вот как? А аргументы?
– Один аргумент. Математик не может не быть идеалистом, потому что он все время работает с идеальными объектами. Такими, например, как блоторы и фрактоиды…
– Стоп! – перебил он, – Это ваш аббат рассказал тебе про блоторы и фрактоиды?
– Да. Он увлекается математикой.
– А почему он рассказал тебе именно о той узкой области абстрактной математики, в которой я что-то делаю? Я ведь, в основном, занимаюсь не этим, а математической экономикой.
– Потому, – ответила Зирка, – что я его попросила. Я тут прочла твою биографию в интернет, и мне стало интересно.
– Гм… И что он тебе рассказал об этих абстрактных объектах?
Зирка сосредоточенно потерла лоб.
– Ну… Это как в геометрии, когда строят последовательность многоугольников, вписанных в окружность. Треугольник, четырехугольник, пяти, шести… И так до бесконечности. Но даже миллион-угольник – это еще совсем не то, что окружность, потому что у него еще остаются углы. Он не гладкий. Он – фрактоид окружности. А блотор – это такая заплатка, которую можно добавить к миллион– или к миллиард-угольнику, и тогда получится настоящая окружность. И с этими блоторами можно придумать действия, примерно как в алгебре с иксами и игреками. Как-то так…
– Гм… – Кватро побарабанил пальцами по столу, – …На экзамене я бы точно влепил вашему аббату неуд. Во-первых, последовательность вписанных многоугольников не обладает самоподобием, поэтому она – не фрактал. Значит, ее неполный вариант – не фрактоид, а эдроид. Во-вторых, число углов должно быть не конкретно конечным, а недопредельным. Это разные вещи. В-третьих, термин «добавить» применительно к блоторам – это просто нонсенс… Хотя, пример, сам по себе, неплохой.
– А мне патер Джонис так и сказал, что это только пример!
Математик сделал глоток шоколада, улыбнулся и покачал головой.
– Ну, разумеется, такой замечательный человек, как Джонис, не мог ошибиться.
– Что ты издеваешься? – немного обиженно пробурчала она.
– Я издеваюсь потому, что Джонис ошибся в главном. Он полагает, что абстрактные объекты такого рода относятся к некому идеалу, и не имеют отношения к практике. Ничего подобного! Я занимаюсь этой областью потому, что она позволяет описать некоторые специфические процессы в сингулярной экономике. Например, ножницы Винджа… Тебе интересно?
– Да, но я сейчас запутаюсь в этих терминах…
– Не запутаешься, потому что их больше не будет. Берем самый обычный технико-экономический цикл. Наука разрабатывает новый товар, инженерия доводит его до производства, а затем, коммерция тащит его потребителю и кричит: «Хэй, смотри! Классная штука!». Потребитель покупает этот товар и юзает, пока коммерция, на следующем обороте цикла, не предложит ему что-то получше. Теперь представь: коммерция еще только приготовилась крикнуть, а наука уже передала инженерии следующий, более продвинутый тип товара, качественно лучше предыдущего. И потребитель говорит коммерции: «Нет, гло, я не покупаю это старье! Я подожду некоторое время, совсем недолго, и куплю реально-модерновый товар». И все, что вложено в производство текущего типа товара – обнуляется. Общество прокрутило полный цикл, и получило убыток, в точности равный себестоимости этого цикла.
Зирка недоверчиво покрутила головой.
– Но потребитель не будет ждать вечно! Если ему нужны, башмаки, то он подождет-подождет, да и купит то, что есть сейчас в продаже!
– Абсолютно верно, – согласился Кватро, и отхлебнул шоколада, – В экономической модели появляется новая сущность, которую ты назвала «подождет-подождет». Это интервал времени, в течение которого экономика расходует ресурсы на увеличение мировой энтропии, производя товары, которые никогда не будут востребованы.