Пионер Советского Союза
Шрифт:
А мужчина бережно усадил ребёнка на то место, где только что сидел сам, размотал одеяло и стал осторожно гладить его по щекам, приговаривая: «Тёмка. Тёмочка. Тимошка. Ты что, Тимошка? Я ведь тут, Тимошка. Тимошка!».
Но мальчишка никак на это не реагировал, мутными глазами смотря куда-то в сторону. Без одеяла он был совершенно голый, если не считать довольно замызганного памперса явно не первой свежести. Мальчишка молча смотрел в сторону, совсем не замечая мужчины, покрывавшего его лицо поцелуями. А вот тот…
Вы видели взрослого самца homo sapiens в ярости? Я — видел. Зрелище не для слабонервных. Отчаявшись хоть как-то
Мужчины не бьют женщин. Но тут… Женщина упала на пол буквально после пары ударов, и мужчина продолжил избивать её уже ногами. По голове, по лицу, по животу, со всей силы, не сдерживаясь и не обращая внимания на кровь.
Остановить его? Но кто его остановит? В вагоне два десятка пассажиров и никто из них и близко не дотягивает по весу до избивавшего женщину ногами мужчины. Единственным, кто хоть как-то мог бы бороться с безумцем, был Генрих Мюллер, ведь он тоже был взрослым самцом. Правда, и Мюллер и Лотар, как я знал, были вооружены, у них пистолеты имелись с собой. Но стрелять в вагоне электрического поезда будущего…
Тем временем, мужчина прекратил избивать ногами женщину и вновь бросился к ребёнку: «Тёма! Тёмочка! Ну? Агусик, ну?!».
И вот после последнего слова ребёнок дёрнулся, зашевелился и внезапно заорал: «Мама! Мамочка!».
Мужчина подхватил ребёнка на руки, поднял, прижал к себе, но тот никак не успокаивался и всё орал на весь вагон: «Мама! Мама! Агусик ищет маму! Мама!!».
Что было потом? Ну, как вам сказать? Мужчина буквально разрывался, метясь между мелким мальчишкой и принёсшей его женщиной. Мальчишку он целовал, обнимал, гладил, а вот женщину… Нда. Один глаз он у неё точно выбил (возможно, и два). Зубы если и уцелели, то только задние, передние все наверняка выбиты после таких ударов ногой, да и челюсть сломана, скорее всего. Пальцы на руках тоже под неестественными углами повёрнуты и расплющены, на полу вагона крови лужа уже. Но мужчину никто не останавливает, даже и Мюллер, хоть тот бы и мог пристрелить его.
А почему?
Да потому что Мюллер, как и я, кстати, считал, что этот бешеный мужчина, безжалостно избивавший женщину, прав.
Да, прав.
Имеет право.
Из его несвязных возгласов мне относительно полную картину происшествия установить удалось. Четырёхлетнего мальчишку Тимофея украли с детской площадки, прямо с горки, где тот катался пока мама в магазин ходила. Мама дура, конечно, кто бы спорил, но мальчишку украли. И произошло это даже и не в Москве, а в городе Липецк, во как! Туда Тимофей с родителями приезжал в марте по какой-то надобности.
Опять остановка поезда. Люди входят в вагон, видят лежащую на полу окровавленную женщину, и тотчас выходят обратно на платформу. Двери закрываются, поезд трогается с места. В окно я вижу, как пожилой мужчина на платформе звонит кому-то по мобильнику. Вызывает милицию?
Бешеный мужчина снова подхватил на руки ребёнка. Плачет. Оба плачут, вернее, и мужчина и ребёнок, только мужчина делает это молча. А ребёнок всё повторяет: «Мама. Агусик ищет маму. Мама. Мама».. Блуждающий взгляд ребёнка остановился на лице мужчины, мальчишка замолчал, перестал плакать, а потом неуверенно сказал: «Папа?».
Дикий рёв, мужчина рвёт себя за ворот рубахи рукой, на пол летят пуговицы. Мальчишка сидит на скамейке, а его отец вернулся
Ленка вцепилась в меня левой рукой. Кажется, ей страшно. Киселёв, сидящий прямо рядом с маленьким Тёмой, наблюдает всю эту картину огромными глазами. Он уже и забыл, что ему надо прятать ото всех свой огромный фингал. А может и не нужно, людям в вагоне явно не до него, когда такие дела творятся.
Закон и справедливость. Справедливость и закон. По закону, избивший (до смерти?) женщину мужчина должен сесть, и надолго. А по справедливости? Кто возьмётся судить его? Я бы не смог. Он виновен? Или виновен не он?
Чёрт.
Три минуты спустя наш электрический поезд снова мягко тронулся от очередной платформы. Убивший (?) женщину плачущий мужчина, бережно прижимая к своей груди ребёнка, вышел из вагона. Лотар и Мюллер о чём-то неслышно переговаривались между собой. Киселёв совершенно забыл об «украшении» на своём лице, а Ленка всё так же крепко держало меня за руку (что мне было весьма приятно).
И когда поезд уже поехал, в открытое окошко я ещё успел услышать отчаянный детский крик: «Агусик нашёл маму!!!».
Глава 29
— …довели страну до ручки, до последнего края! Кто наверху, у власти? Либо полные тряпки и бездарности, либо предатели, смотрящие в рот заграничным хозяевам, либо временщики, которых волнует срочное и немедленное набивание собственных карманов, а дальше хоть трава не расти. Государственная Дума занимается чёрти чем. Какие-то партии-шмартии переливают из пустого в порожнее и старательно обмазывают грязью друг друга. Хотя народ, народ-то видит, что за редкими исключениями они там все полное дерьмо, в Думе этой. А кто в эту Думу пролез? Они народ представляют разве? Вообще мутные типы какие-то в основном, места в Думе себе просто купившие.
— Купившие?
— Конечно, купившие. Ведь всё продаётся, всё. Суды продажны полностью. «Закон что дышло, как повернул — так и вышло». Эти, в Думе, нарисовали под себя таких законов, чтобы их невероятно широко толковать можно было, а потом по этим законам и живут припеваючи. Да, закон в стране, вроде бы, есть, только вот помощи от него простому человеку вовек не дождаться. Знаешь, на что закон тот похож? Он похож на древнего могучего богатыря, который спит в глубокой-глубокой пещере. И обычный человек до него ни в жизнь не докричится, не разбудит. А вот депутат или генерал или министр — те да, те волшебные заклинания знают, которыми этого богатыря разбудить можно, позвать на помощь, когда это именно им нужно. И при этом внешне, внешне всё вроде бы как хорошо, благополучно.
— Так ли уж и хорошо?
— В столице в основном нормально, хотя по стране если в целом брать — то развал и разруха. А в столице ничего так. Воры, народ ограбившие, друг к другу в гости ездят, нарядами своих купленных актрисулек хвастаться, жрут в три пуза, по курортам шастают. Война если и идёт, то где-то там, далеко. В столице ведь не стреляют на улицах. Беспризорных ребят кучи — так что ж с того? Потом решим как-нибудь проблему с ними. Когда-нибудь, не сейчас. А если кто открыто недовольство выражает, так ведь полиция есть на то. Их, недовольных, немного, сосем немного. Их же пересажать всех можно вполне.