Пионер – ты в ответе за всё!
Шрифт:
Несмотря на угрозы полковника, плутать нам не пришлось. Прошли по коридору, зашли в неприметный лифт, явно только для начальства, и через минуту уже входили в приемную. Не глядя на сидевших в ней офицеров, Петренко стукнулся в начальственную дверь, заглянул и тут же махнул мне, заходи, мол. Я ломаться не стал, и под заинтересованные взгляды присутствующих, гадающих, кто я такой, вошел в кабинет. Дверь тут же захлопнулась, отсекая любопытных, а я уставился на деда, поднявшегося из-за стола. В прошлый раз нормально рассмотреть его не получилось, зато сейчас можно было не торопиться.
С виду генерал-полковнику было лет пятьдесят, но я точно знал, что ему под восемьдесят.
Выглядел Дмитрий Иванович Калинин весьма ухоженно. Эдакий классический генерал, слуга царю, ну или в нашем случае генсеку, отец солдатам. Благообразная седина, суровое лицо, подтянутое тело, ничуть не утратившее боевого духа. На кителе связка орденских планок, в том числе и звезда Героя. Про четыре ордена Ленина промолчу, тоже показатель, но, если мне не изменяет память, его давали и за достижения в труде или на службе, и даже за выслугу лет. А вот звезда – это солидно. У папани вроде бы тоже есть, если верить тому, что на надгробии написано. Но и это не смягчило моего отношения по отношению к «любимому» дедушке. Скорее наоборот. Стало понятно, почему с мамой так поступили. Не вписывалась бедная девушка в орденоносную семью, с тремя поколениями героев. Рожей не вышла. И от этого злость только сильнее вскипела внутри.
– Здравствуй, Семен, – генерал вышел из-за стола и остановился напротив, протянув руку. – Так вот ты какой! Вылитый Пашка.
– И вам не хворать, – я демонстративно проигнорировал протянутую руку. – Все, посмотрели? Можно идти?
– Зачем ты так, – дернув щекой, Дмитрий Иванович убрал ладонь. – Я не ругаться тебя позвал. Присаживайся, давай поговорим. Про жизнь свою расскажешь. Как в школе дела. Слышал, ты песни пишешь? Хорошие, мне понравились. Отец был бы рад.
– Хорошее слово – был, – я все же не стал нагнетать и сел на предложенное место, на кресло в стороне от начальственного стола, возле еще одного такого же и небольшого чайного столика. – К чему все это? Весь этот цирк? Шестнадцать лет вы ничего знать не хотели, а тут вдруг родственные чувства прорезались?
– Я просто не знал о твоем существовании. Моя жена, Маша, твоя бабушка, она была… сложным человеком. Слишком зацикленным на материальном. Вот и получилось, что получилось, – Калинин сел в другое кресло, изображая доброго дедушку. – Ты чай будешь или кофе? А может, лимонад?
– Да чего уж там, давайте сразу коньяк! – я разухабисто махнул рукой, но тут же отбросил наигранную веселость. – Давайте к делу. Зачем звали? Не чаи же распивать. Вот и давайте решим вопрос, разбежимся и забудем друг о друге, как это было раньше.
– Значит, так ты хочешь, – покатал желваками на скулах генерал, но все же сдержал себя в руках. – И все же с твоего позволения. Людочка! Сделай нам два чая. И конфет подай. Печенек каких.
– Сейчас сделаю, Дмитрий Иванович, – я и не заметил, что на столе лежал маленький интерком, отозвавшийся голосом женщины, что я мельком заметил в приемной.
– Семен, я с тобой поговорить хотел вот о чем, – решил все же перейти к сути Калинин, как только миловидная женщина лет тридцати с погонами
И с развитием бы помогли, и с техниками. Талант у тебя есть, да еще какой. Разрядник в шестнадцать, кому скажи, не поверят! А эта Выгорская только и способна на тебе эксперименты ставить! Ты знаешь, что она докторскую пишет, по освоению сатори на основании твоего опыта? Я тут заглянул одним глазом, у меня волосы дыбом встали! Это же как можно над живым человеком, ребенком, по сути, так издеваться?!!
– То есть вышвырнуть на мороз можно, а помочь стать сильнее – нет? – я не смог удержаться и не ткнуть в больное место. – Я уже далеко не ребенок. Меня и резали, и стреляли, я сам убивал. Да, в целях самообороны, случайно и того, кого человеком-то уже назвать было нельзя, но тем не менее. Да и на днях буквально по краю прошел. Так что то, что меня там шокером пару раз ударили – это такая мелочь, что и упоминания не стоит. Наоборот, я благодарен Анастасии Николаевне за то, что помогла в такие короткие сроки освоить столь полезный инструмент. И уходить никуда не собираюсь, пусть там будут трижды лучшие инструкторы и четырежды больше ресурсов. Как минимум из чувства благодарности. Ну и, если Выгорская напишет докторскую по моему случаю – это же просто замечательно. Причем для всех. А вы что, хотите оставить страну без столь необходимого ей знания?
– Нет, конечно, – тут же открестился генерал. – Пишет и пусть пишет. Но, Семен, у нас в семье все служили в армии. Целая военно-трудовая династия уже получилась. Твой прапрадед Евграф Капитонович Калинин еще в Крымскую войну врагов бил. Двадцать пять лет отслужил от и до, полный Георгиевский кавалер, между прочим. Прадед, Иван Евграфович уже в Первую мировую немца бил. Был одним из первых энергетов, в революцию вместе с товарищами Зимний брал. Лично знаком был и с товарищем Лениным, и с товарищем Сталиным. Погиб в Великую Отечественную, но сначала брат традицию подхватил, служить пошел, а потом уже я. В войну я еще малой был, к победе только четырнадцать исполнилось, но и после повоевать пришлось. Отец твой опять же, Паша. Тоже по нашей линии пошел, пилотом стал. Он с детства о небе мечтал, вот и…
– Это все безумно интересно, – таких подробностей я не знал, и они действительно впечатляли, но этого было мало, чтобы я сдался. – Но у меня вопрос. А какое отношение я имею к вашей семье?
– Семен, ну зачем ты так? – поморщился Дмитрий Иванович. – То, что с тобой случилось, это трагедия, и доля моей вины здесь есть, нельзя жить прошлым. Мы допустили ошибку. Маша… я не буду все валить на нее. Я должен был больше интересоваться жизнью сына, его интересами, но с моей службой не так часто удается побыть дома. Вот и получилось, что там командовала она. Моей вины это не снимает, конечно, но жизнь штука сложная. Иногда надо просто отпустить прошлое и жить дальше.
– Действительно, как все просто, – я с трудом сдержался, чтобы не двинуть ему в морду, ограничившись сарказмом. – Взять и отпустить. Понять и простить. Подумаешь, я сор… шестнадцать лет жил, не зная, кто мой отец. Подумаешь, мать тащила меня одна, пропадая на работе, лишь бы меня хоть как-то одеть, обуть да накормить. Ведь это у вас такая замечательная семья, все заслуженные и прочее, а у нее никого. Просто никого, кроме меня! Это же мелочи. Кто старое помянет, тому глаз вон, правда?
– Мы виноваты, – вздохнул Калинин. – Я виноват. И я готов искупить всю ту боль, что мы вам причинили.