Пионерская история
Шрифт:
Я спросил у дяди Феди:
«Почему машина едет?»
Дядя Федя нос потер
и сказал: «У ей мотор».
Я поправил дядю Федю:
«Не у ей, а у нее».
Возмутился дядя Федя:
«Ах ты, сука, е-мое!»
Я на всякий случай в руку
взял осколок кирпича
и ответил: «Я не сука.
Я орленок Ильича!»
Сбор проходил в беседке, скрывающейся в довольно густом парке, примыкавшем к горстке приземистых деревянных домишек. Хотели начать в шестнадцать ноль-ноль, но, как обычно, потянулись
Вожатая Оля проводила политинформацию, а Колька с Володькой уже откровенно скучали. Просто невозможно было подумать, что предстояло отсидеть здесь полтора часа, но еще более невозможным казалось, что сбор сумеет закончиться раньше.
Володька с тоской оглядывался по сторонам. На голубом небе безмятежно светило жаркое солнце, а тут, в тени, было прохладно и хорошо. Вокруг шумели могучие деревья и еще совсем молодая поросль. Где-то у изб посторонняя бабуся гремела ведром, направляясь к колодцу. В общем, можно даже и посидеть спокойно, нужно только отключить слух, чтобы не слышать, как Оля бубнит себе под нос об очередных судьбоносных решениях. Правда, о них будут, наверняка, спрашивать на уроке мира, но к этому времени (и Володька знал это совершенно точно) они выветрились бы у него из памяти, даже если бы он не только слушал самым внимательнейшим образом, но и записывал в пионерский блокнотик, как это делала, например, Слепышева.
Колька прилагал неимоверные усилия, чтобы не заснуть. Накануне они допоздна жгли костер на Ковылкином пустыре и рассказывали друг другу страшные истории про мертвецов. Возбужденный Колька полночи не мог заснуть, а утром мать подняла ни свет ни заря грядки полоть, даром, что лето.
— Слон, тебя зовут, — почувствовал он внушительный толчок от Мишки, сидящего рядом.
Колька вздрогнул, очнулся и услышал голос вожатой Оли:
— Хоботов, к тебе обращаются.
«Наградил бог фамильицей,» — ругнулся про себя Колька и сделал исключительно внимательное лицо.
— Хоботов, неужели ты думаешь, что летом пионер не должен принимать участие в общественных делах?
— Должен, должен, — разумно согласился Колька.
— Так почему же все, как истинные ленинцы, трудятся, собирают металлолом, а вы с Шумиловым на речке околачиваетесь?
— А че они все мелочь таскают, — вступился за друга Володька. — Мы, может, целую гору металла нашли, только принести одни не потянем.
— Не может такого быть, — не согласилась Оля. — И я вам не верю, и отряд вам не верит. Может, вы сумеете принести хоть что-нибудь в качестве вещественного доказательства?
— Может, и сумеем, — не удержался Володька.
— Вот и сумейте. Идите и принесите, а отряд вас здесь подождет.
Теперь уже ничего не оставалось, как пойти и принести. Володька закрыл глаза и представил себе эту кучу. Ржавые трубы торчали оттуда со всех сторон, громоздились разломанные кровати, а венчало это восхитительное сооружение мощное колесо от катка, тонны, эдак, на две. Может, такая куча и дожидалась сейчас удачливого пионера. Жаль только, что ни Володька, ни Колька не знали ее местонахождения.
Пришлось молча покинуть беседку, а за их спиной Оля молча перевернула страницу и продолжила политическое самообразование.
Программа-максимум имела только один-единственный пункт — найти вышеупомянутую кучу. Правда, до кучи было так же далеко, как до коммунизма.
Программа-минимум
Но это потом, а сейчас срочно требовалась труба, или лопата, или грабли с отломанными зубцами. Вся беда состояла в том, что активные действия пионеров исключали наличие бесхозно валяющегося металла в радиусе пяти километров от Кольки с Володькой, а тащиться еще дальше страсть как не хотелось. Оставался единственный выход — временно позаимствовать парочку железных предметов в одном из ближайших сараев. Самый близкий из них, в тени которого они стояли, был сарай Кузьминичны.
Старухе нездоровилось, и поэтому она не шаталась по двору, не копошилась над грядками, а лежала себе спокойно в избе, изредка поднимаясь, чтобы доковылять до магазина. Значит, не составляло особого труда забраться в сарай, похитить что-нибудь из железного хлама, валяющегося там, предоставить веские доказательства, а вечерком потихоньку вернуть украденное на место.
Замечательный план, как говорится, без сучка, без задоринки. Обрадованные заговорщики весело перелезли через забор и погрузились в заросли крыжовника.
Хитрый куст — крыжовник. Крупные зеленые ягоды так и манят к себе, но лишь забудешься, как острые колючки вцепятся в штаны, да оцарапают босые ноги. Чертыхаясь шепотом, друзья прокрались вдоль стены сарая и, наконец, очутились возле его двери.
И вдруг залитая солнцем медовая тишина взорвалась оглушительным каскадом. Громыхнуло так, будто на жестяной пол посыпались две дюжины пудовых гирь. Содрогнулась земля, подбросив Кольку и Володьку. И через секунду они уже сравнивали колючки крыжовника с не менее острыми иголками шиповника, очутившись в самой середине меж двух кустов.
Впрочем, не все оказалось так плохо. Дверь сарая не закрылась, и друзья прекрасно видели то, что происходило внутри.
Странное синее облако клубилось под потолком, освещая Кузьминичну, бодро кружащуюся вокруг чего-то, скрытого кучей хлама. Отсюда виднелся лишь коричневый тазик, да четыре ножки табуретки, выставляющиеся из-под залатанного покрывала неопределенного цвета, казавшегося теперь серовато-голубым.
Заинтересованный Володька выполз из кустов, расцарапавшись, где только возможно, и тихонько подобрался к двери. Колька, несколько напуганный, после минутного раздумья двинулся за ним. Володька тем временем напряженно уставился в проем.
Колька встал в полный рост, осторожно заглянул туда и почувствовал, как зашевелились волосы на его голове. Крик уже готов был вырваться из горла, а затем он чуть было не проглотил язык, когда Володька, видя испуг друга, яростно зашептал: «Тише ты. Мертвяки!»
До ужаса простая картина представилась глазам пионеров. Кузьминична кружила вблизи двух трупов, что-то зловеще шептала над ними, брызгала зеленоватой жидкостью. Покойнички выглядели свежими, вот только одежда вся измаралась в глине, словно Кузьминична недавно выкопала их из-под земли.