Пионерские были
Шрифт:
И вот с тех пор мы начали вести «Летопись родного города»: ходили на экскурсии, читали газеты, расспрашивали родителей и знакомых и все, что видели и слышали, записывали в дневник.
Мы узнали, что больше всего в Москве не шоколадных, а текстильных фабрик и что в столице один металлургический завод, бывший Гужона, — «Серп и молот». Недаром в то время говорили: «Москва ситцевая».
Город мы изучали разными способами и проявляли в этом деле большую изобретательность.
— Давайте узнаем, какое сейчас движение в Москве! — предложил однажды Андрей Балла, который стал нашим звеньевым.
Всем звеном мы вышли
Эта запись отошла в историю раньше, чем мы вышли из пионерского возраста. На наших глазах движение в Москве делалось все оживленнее и транспорт менялся. Осенью 1924 года по московским улицам пошли первые автобусы. Автомобилей становилось все больше, а извозчиков — все меньше. На Красной площади у Лобного места стал первый милиционер-регулировщик в белых перчатках. Смотреть, как он четко регулирует движение транспорта полосатым жезлом, собиралась толпа Москвичей.
Почетный пионер — «всесоюзный староста» М. И. Калинин.
Менялось не только движение — менялся город. Дневник нашего звена повествует, как газовые и керосиновые уличные фонари сменили электрические, как в Москве в двадцатых годах появились первые асфальтированные улицы вместо мощенных булыжниками, как к десятилетию Октября около Арбатской площади был выстроен первый советский семиэтажный дом для треста Моссельпром, тот самый, о котором Маяковский написал рекламу: «Нет нигде кроме — как в Моссельпроме».
Странно теперь читать в звеньевом дневнике о том, что летом, пока не закрывали Бабьегородскую плотину, Москву-реку около Ленинских гор можно было переходить вброд и что большинство домов столицы были деревянные. Недаром еще бытовала старая поговорка: «Москва от копеечной свечи сгорит».
В январе 1925 года наше звено отправилось в однодневный поход вокруг Москвы по черте города. Часть пути мы прошли на лыжах, часть проехали на трамвае, на поезде окружной железной дороги. Весь маршрут оказался длиной не больше 60 километров.
Мы давно уже стали взрослыми. Но быстрее нас выросла наша красавица Москва.
Когда я двадцать пять лет спустя рассказывал своей дочке пионерке Марине, что Дом Союзов был самым высоким зданием в Охотном ряду, а на месте гостиницы «Москва» стояли приземистые домишки, где лавочники-нэпманы торговали дичью и белый пух летел летом, как снег зимой, она говорила мне: «Ну уж это ты, папка, сочиняешь!»
Для нее, как и для всех ее сверстников, было удивительно, что, когда мы были пионерами, в Москве еще не начинали строить метро и не было радио в квартирах, а самый высокий московский дом был в десять этажей. Маринка никогда не видела ни керосиновых фонарей, ни зажигающего их по вечерам фонарщика с лестницей. Она не видела и извозчиков, разве что в книге на картинке…
Когда в двадцать пятом году мы объезжали вокруг Москвы, наш путь проходил главным образом по пустырям и деревянным окраинам столицы. А теперь за чертой нашего маршрута остались бы такие новые районы Москвы, как Черемушки, Юго-Запад, Лужники…
Но разве строится одна Москва?
Несколько лет назад я был в районе металлургов города Челябинска. Здесь каждые 45 дней заселяется новый многоэтажный дом. Мне пришлось видеть, как фашисты дотла разрушили и сожгли Сталинград. Какой чудесный, новый Волгоград теперь протянулся вдоль Волги почти на восемьдесят километров от Волжской ГЭС за канал Волго-Дон!
О том, как меняется жизнь кругом, о пионерских делах разных лет — вот о чем советовал писать нам в дневниках Михаил Иванович Калинин.
ТОРЖЕСТВЕННОЕ ОБЕЩАНИЕ
23 мая 1924 года мы с отцом собирались идти на Красную площадь вместе.
Старая ленинская гвардия — делегаты XIII съезда партии принимали у нас, пионеров, торжественное обещание.
Отец направлялся на Красную площадь как делегат XIII съезда, а я должен быть там в строю 15-го отряда Хамовнического района.
В приподнятом настроении вышел я из дому. Яркий солнечный день был по-летнему жаркий. От клуба, где занимался наш пионерский отряд, до площади мы шли в строю. Мостовые в Москве были тогда булыжные. Автомобилей встречалось мало, зато ломовых и легковых извозчиков хоть отбавляй. От барабанной дроби, звуков горна, громких пионерских песен лошади испуганно шарахались…
С гордостью шли мы на свой парад. Еще бы: он будет на Красной площади! Там, где в 1917 году красногвардейцы, обвитые пулеметными лентами, штурмовали ворота Кремля, выбивая юнкеров! Там, где совсем недавно, 1 Мая, железной поступью проходили полки Красной Армии, а в январе в жестокий мороз траурные колонны людей со скорбным молчанием провожали в последний путь родного Ленина!
Теперь против деревянного Мавзолея собрались все пионеры Москвы, около 10 тысяч человек.
— Как нас много! Точно море, — говорят ребята, оглядываясь вокруг.
С деревянных трибун, расположенных около Мавзолея, на нас смотрели делегаты партийного съезда.
Ждали президиум съезда.
— Идут! — точно ветер в камышах, зашелестело от края до края площади.
Из Спасских ворот Кремля вышла группа людей. Их знали все пионеры Москвы. Они приезжали к нам на сборы отрядов, в школы. Мы видели их на площади во время парадов, на митингах.
— Дзержинский, Калинин… — от пионера к пионеру бежал шепот по рядам.
Хотелось рассмотреть всех. Невольно мы поворачивали головы, когда мимо нас проходили руководители партии.
Вот прошли в военной форме, с ромбами на рукавах, три командарма гражданской войны: М. В. Фрунзе, К. Е. Ворошилов, С. М. Буденный… Я узнал еще Е. М. Ярославского, Н. К. Крупскую, М. И. Ульянову…
Пионеры на параде на Красной площади.