Пионеры Вселенной
Шрифт:
– В газетах писали, что он будто бы изобрел эти адские бомбы?
– Да, Кибальчич был человеком выдающегося ума. Адвокат, который его защищал, говорил, что в крепости Николай составил проект воздухоплавательного аппарата.
– Правда? – Циолковский даже привстал. – Расскажите! В чем же заключается его идея?
– Объяснить не могу, а только отзывы были в высшей степени похвальные.
– Ах, как жалко… И нельзя узнать?
– Едва ли можно. Проект ведь не был предан гласности.
– И вам Кибальчич ничего не говорил?
– Нет.
– Какая жалость. Может быть, этот проект сослужил бы великую службу человечеству… Вот так у нас в России гибнут не только талантливые люди, но и их идеи… Никому ничего не надо… Я вот пытаюсь кое-что сделать полезное, а надо мной смеются, называют чудаком, лунатиком…
– Вы мечтаете о полете на Луну?
– Мне думается, что человек со временем завоюет все околосолнечное пространство. Надо лишь пробудить к этому интерес, разжечь фантазию ученых и изобретателей.
– Но согласитесь, что от фантазии Жюля Верна до реального полета на Луну еще очень далеко.
– Не спорю. Но Жюль Верн многое предсказал. И предсказал довольно точно… Ну хоть бы взять его подсчеты. Чтоб снаряд преодолел силу земного притяжения и вырвался в пределы Вселенной, нужна начальная скорость в двенадцать тысяч ярдов или одиннадцать тысяч метров в секунду. Это точно! Я сам вычислял…
– А как вы, господин Циолковский, смотрите на гигантскую пушку, которая стреляла по Луне?
– Пушка не годится. Ни одно живое существо не выдержит такого огромного ускорения.
– То есть первого удара?
– Да! Ведь это же в тысячи раз сильнее, чем кувалдой по голове.
– Но ведь Жюль Верн придумал приспособление, смягчающее толчок, – возразил Стрешнев, – и очень оригинальное – воду.
– Вода не спасет. В ней мало пружинящего свойства.
– Вы ставили опыты? – спросил Стрешнев.
– Признаться, нет, но это и так понятно.
– Позвольте мне спросить… Так, случайная мысль… А может, и глупость… Если сырое яйцо положить в воду и кастрюлю бросить на землю – разобьется оно?
– Давайте попробуем! – улыбнулся Циолковский.
– Как, прямо сейчас?
– А зачем откладывать? Вы посидите тут, а я поищу подходящую посуду.
Циолковский вышел и скоро вернулся с сырым яйцом и жестяной банкой из-под кофе.
Они вышли на террасу. В банку положили яйцо и, наполнив ее водой, плотно закрыли. Потом донышко и крышку придавили дощечками и связали их тонкой медной проволокой.
– Ну, полезли на крышу! – предложил Циолковский. – Бросим оттуда.
– Я готов! – согласился Стрешнев.
Они вылезли в слуховое окно, вскарабкались на конек, и Циолковский подбросил банку. Раздался звонкий стук и как бы всплеск. Оба поспешили спуститься и увидели на траве смятую банку без крышки, порванную проволоку, разлетевшиеся в стороны дощечки. В банке, в остатках воды, плавало разбитое яйцо.
– Вы правы, господин Циолковский, – вздохнул Стрешнев.
– Нет, нет, опыт не удался. Ведь банка открылась, и вода вылилась.
– Так как же быть? – спросил Стрешнев.
– Сейчас, подождите минутку.
Циолковский ушел в кухню и вернулся с оловянной кастрюлей, наполненной мутноватой водой, где плавало яйцо.
– Вот теперь все сделаем, как надо. Я добавил в воду соли, чтобы яйцо не лежало на дне, – сказал Циолковский.
Под крышку положили резиновую прокладку, просунули в дужку короткую палку и, привязав ее к ручкам кастрюли, плотно придавили крышку.
– Ну, теперь снова полезли на крышу! – кивнул Циолковский, неся кастрюлю в вытянутых руках. Кастрюля была подброшена высоко вверх и со звоном упала на землю.
Оба поспешно спустились. Кастрюля лежала на боку, слегка промятая. Из нее струилась вода. «Что, если яйцо уцелело?» – подумал Стрешнев и первый развязал веревку, снял крышку.
– Смотрите! Целехонько! Смотрите, господин Циолковский!
– Да, опыт удался, – спокойно сказал Циолковский, – однако он ничего не доказывает.
– Как не доказывает? – удивленно воскликнул Стрешнев.
Циолковский взял Стрешнева под руку, увел в комнату.
– Видите ли, у Жюля Верна в момент выстрела огромной пушки снаряд имел ускорение около трехсот тысяч метров в секунду. Значит, вес каждого предмета в снаряде мгновенно увеличивался в тридцать тысяч раз! Если костюм аэронавта весил, скажем, три фунта, то при выстреле его вес возрос бы до двух тысяч двухсот пятидесяти пудов, и человек был бы раздавлен, как таракан.
– Что вы говорите? Это страшно.
– Такова арифметика, господин Стрешнев. Тут никакая вода спасти не может. Наш опыт – просто шутка.
– Да… жалко… Я думал, что он может пригодиться, – сказал Стрешнев и взял фуражку.
– Как, вы собираетесь уходить? А чаю? Я познакомлю вас с женой, с тестем…
– Буду рад, но лучше в другой раз… И так оторвал вас от дел… Да и спешу…
– Очень жаль, господин Стрешнев, но надеюсь, что вы скоро заглянете снова?
– Непременно! Мне было необычайно приятно познакомиться с вами поближе, господин Циолковский.
– Зовите меня просто Константин Эдуардович.
– Прекрасно! А меня – Сергей Андреевич. До встречи, Константин Эдуардович!
Циолковский проводил гостя за ворота, дружески пожал руку.
– Если сможете – заходите, Сергей Андреич. Буду рад!
3
На крылечке стояла невысокая, молоденькая женщина в пестрой кофточке, подбирая выбившиеся из-под косынки темно-русые волосы. Ее голубые уставшие глаза смотрели с любопытством.
– Костенька! Что это за господин был у тебя? – спросила она, когда Циолковский закрыл калитку.