Пионеры Вселенной
Шрифт:
Именно Менделееву – горячему поборнику и теоретику воздухоплавания – он должен послать свой проект.
Его травят консервативные ученые, даже сорвали выборы в академии, но передовые ученые всего мира чтят и уважают Менделеева.
Если он поддержит мой проект – Россия будет иметь свой аэростат. Напишу просто, откровенно: «Дорогой Дмитрий Иванович, я обращаюсь к Вам не ради личных выгод, а ради технического прогресса и процветания России»…»
Около месяца Циолковский потратил на то, чтоб свой объемный труд аэростата изложить на нескольких страничках. И когда это было сделано, он радостный поспешил к Варваре Евграфовне, потрясая тетрадкой:
– Варюша, смотри. Все тут! Все главные
– Хорошо, Костя. Я рада, что тебе удалось сделать так. Когда же отправишь?
– Сейчас иду на почту. Очень волнуюсь. Страшно! Но если Дмитрий Иванович одобрит – тогда победа! Ты представляешь, что будет тогда?..
Варвара Евграфовна перекрестила его, поцеловала:
– С богом, Костенька! Большой удачи тебе!
4
Летом 1890 года Стрешневы отметили трехлетие своего пребывания в Калуге.
Как раз в это время вышел на пенсию отец Лизы Павел Петрович Осокин, и Екатерина Афанасьевна с помощью докторов, рекомендовавших переменить климат, уговорила его переселиться в Калугу. Старики Осокины купили дом с садом, перевезли из Петербурга мебель и пригласили молодых переехать к ним.
Осенью, когда второму сыну Стрешневых, родившемуся в Калуге, исполнилось три года, устроили новоселье с именинами. Было много гостей, так как Стрешневы перезнакомились почти со всем образованным обществом Калуги. Гости чувствовали себя непринужденно, по-домашнему, Лиза играла на рояле, Стрешнев пел, а Коленька, впервые надевший гимназическую форму, увлеченно читал стихи…
Ночью, когда гости разошлись, Лиза вдруг вспомнила, что днем принесли письмо от Циолковского, которое еще лежало нераспечатанным, и позвала мужа в кабинет.
– Сережа, я совсем забыла – тебе письмо от Константина Эдуардовича. Я думаю, это ответ на наши настойчивые просьбы.
– Что, неужели он наконец решился на переезд в Калугу? Вот было бы славно!
Стрешнев распечатал письмо и стал читать вслух:
«Дорогие друзья, Елизавета Павловна и Сергей Андреевич! Простите, что так долго не писал: все дела, хлопоты, заботы. Да еще и нездоровилось с осени… Но зато сейчас я чувствую себя преотлично и от радости на седьмом небе! Спешу сообщить Вам, что вчера получил уведомление из Петербурга, из Русского Императорского технического общества, что 13 октября в VII (воздухоплавательном) отделе Общества состоится открытое заседание, где, по рекомендации профессора Менделеева, будет обсуждаться проект моего цельнометаллического управляемого дирижабля.
Докладчиком согласился быть председатель VII отдела общества военный инженер Евгений Степанович Федоров.
Конечно, мне бы следовало поехать самому и выступить там, но, во-первых, не отпустят в училище, а во-вторых, нету свободных денег. Впрочем, о Федорове я слышал много хорошего. Будто бы это человек передовых взглядов и сам проектировал аэростат. Я не сомневаюсь в его честности и порядочности. А потом – рекомендация самого Менделеева… Все же ужасно волнуюсь, друзья, ведь всякое может случиться… А все же порой приходит радостная мысль – вдруг на этот раз фортуна окажется милостивей! Вдруг Общество одобрит проект и выделит средства на постройку действующей модели! Тогда бы я сразу махнул в Петербург, а то бы переселился в Калугу и занялся сооружением большой модели. Впрочем, это лишь сладкие грезы. Прошу великодушно извинить неисправимого мечтателя. В жизни, к сожалению, так мало радости, что я больше живу в мечтах…
Думаю, что Вы меня поймете и не осудите. Пишите о себе и о детях. Сердечный привет от Вареньки и всей нашей многочисленной семьи. Если будут новости – дам знать.
Искренне Ваш
Стрешнев сложил письмо.
– Ну, что ты скажешь, Лизок?
– Я очень рада, Сережа, за Константина Эдуардовича. Может быть, бог пошлет ему удачу. Ведь пишет, что на его проект обратил внимание сам Менделеев.
– Да, с мнением Менделеева должны посчитаться – его признает весь мир…
5
Получив обнадеживающее письмо от Менделеева и официальное уведомление из Технического общества о предстоящем обсуждении его проекта, Циолковский воспрянул духом. «Все-таки я кое-что значу, если сам Менделеев рекомендует рассмотреть мой проект, – говорил Циолковский сам себе, шагая по комнате из угла в угол. Главное – не опускать руки, а бороться, биться за свои идеи. А я уж было совсем захандрил, даже начал хворать… Нет, дудки! Теперь я не сдамся, не отступлю!
Конечно, следовало бы ехать в Петербург самому, и в случае необходимости даже вступить в «драку», но – увы! Я не могу позволить себе такой «роскоши»… Боюсь, что в Петербурге противников аэростата окажется много, а разбить их будет некому. Сам Менделеев вряд ли сможет присутствовать на обсуждении… Да, обидно, однако ничего не поделаешь…
Еще в Москве мне говорили, будто бы некоторыми учеными высказывались опасения, что управляемый аэростат едва ли сможет преодолевать сопротивление ветра, который вверху сильней, чем на земле.
Всего вероятнее, что этот довод будет на обсуждении главным козырем против аэростата. Я должен не обольщать себя надеждами, а готовиться к защите своего проекта. Может быть, удастся выступать в печати? Право, хорошая мысль. Но чтобы отстоять свою точку зрения, нужны доказательства, опыты на моделях. А для опытов необходима лаборатория».
Циолковский сжал пальцы и, потянув их, щелкнул суставами: «Пожалуй, элементарные опыты по сопротивлению среды я смогу поставить. Маленькие модели можно поместить в трубе и вынести ее на крышу, под ветровой поток. Право, может получиться… Хорошо бы также изучить аэродинамические особенности птиц и насекомых. Надо наблюдать, зорко и постоянно. Надо учиться у природы…»
Циолковский не любил тянуть с родившимися замыслами. Пока в Петербурге готовилось обсуждение его проекта, он начал вести наблюдение за полетом птиц и стал мастерить из жести две спаренных трубы, чтоб поставить опыты по сопротивлению воздуха на моделях самых различных форм. Ему казалось, что веретенообразные и овальные модели смогут значительно легче преодолевать воздушный поток.
Эти предположения следовало проверить и подтвердить опытами. Циолковский всегда теоретические расчеты старался проверить опытами. Так он решил поступить и сейчас, предвидя, что по аэростату могут возникнуть большие споры.
Отец Лизы Стрешневой, Павел Петрович Осокин, вышел в отставку статским советником еще не в старых годах. Правда, он был тучноват и не охотник до дел, но зато любил читать газеты и рассуждать о политике.
По вечерам, когда вся семья собиралась за чаем, Павел Петрович обычно рассказывал о наиболее значительных событиях, давая им свою оценку, а если с ним не соглашались – сердился, краснел и начинал спорить, топорща густые, поседевшие усы.
В середине ноября, когда ударили морозы, Павел Петрович как-то вышел к чаю закутанный в старый плед и, потирая замерзшие руки, начал издалека:
– Что-то давненько не пишет ваш Циолковский. Как-то его изобретение? Есть ли вести из Петербурга?
– Пока ничего не известно, Павел Петрович, – ответил Стрешнев, принимая от Екатерины Афанасьевны стакан чая.
– А что, вы как думаете, примут его проект?
– Примут, папа, обязательно примут, – вмешалась Лиза, – ведь Менделеев поддерживает.
– Больно ты шустра, Лиза, со своим Менделеевым. Если бы так просто решались такие дела – мы бы уж давно обзавелись своим ковром-самолетом.