Пионеры Вселенной
Шрифт:
Глава седьмая
1
Поселившись с семьей у Стрешневых, Циолковский три дня помогал им собираться, укладывал и увязывал вещи, доставал лошадей, и лишь когда они уехали, почувствовал сильную слабость и головную боль.
Варенька уложила его в постель в том же кабинете, где он лежал после простуды в наводнение. Циолковский, гладя ее руку, смущенно и грустно сказал:
– А ведь я, Варюша, кажется, опять заболел…
Явился мешковатый, неторопливый фельдшер Розанов
– Хорошее питание, воздух и полный покой! – твердо оказал он. – Изобретательские дела необходимо оставить на год, а то и больше. Это главное условие, если вы хотите поправиться к началу классных занятий.
– Позвольте, но как же? Ведь у меня в Москве проект… Меня могут вызвать?!
– Никаких проектов, никакой переписки, – решительно заявил фельдшер. – Сейчас – капли в постель! А когда начнете ходить – прогулки в лесу.
– Но, позвольте, я же не смогу без дела.
– Когда станет лучше – об этом поговорим. А пока, Варвара Евграфовна, с больного не спускайте глаз. Покой! Полный покой – и решительно никаких занятий…
После яблочного спаса Циолковскому разрешено было ходить: он почувствовал себя значительно лучше, хотя голова все еще болела. Эта тупая, чугунная боль утихала лишь временами, когда он гулял или занимался легкой физической работой.
Фельдшер Розанов посоветовал ходить в лес, вырубать ореховые посошки и вырезать на них узоры.
– Это для вас – отличная работа! – усмехаясь в бороду, сказал он назидательно. – Занятие чистое и благородное. А главное – успокаивает нервную систему и отвлекает от всяких мыслей.
Прощаясь, фельдшер порылся в глубоком кармане и достал перочинный нож:
– Вот, возьмите подарок и трудитесь на здоровье!
Циолковский усмехнулся, раскрыл пальцем, потрогал лезвие, сбрил с руки несколько волосков:
– А нож отменный! Спасибо! Попробую сделаться резчиком по дереву…
Занятие, поначалу казавшееся Циолковскому пустым и бессмысленным, так увлекло его, что через неделю, когда снова пришел фельдшер Розанов, в углу стояло до десятка палок с самой причудливой резьбой.
– Ну-с, как мы себя чувствуем, Константин Эдуардович? – спросил фельдшер, поглаживая бороду и с усмешкой косясь на палки.
– Вы знаете – лучше! Голова уже не так болит, и я почти не устаю, гуляя.
– Хорошо. Похвально! – фельдшер осмотрел больного, прописал новые капли и, прощаясь, кивнул в угол:
– Вижу, Константин Эдуардович, у вас уже целая коллекция посошков.
– Да, в этом деле преуспеваю.
– Не подарите ли мне палочку? В дождь, по грязи мне бы сподручнее.
– С радостью! Выбирайте любую, Виктор Семенович.
– Хотелось бы покрепче… Вот эта из можжевельника хороша.
– Она еще не готова, – серьезно сказал Циолковский, – на ней же нет узора… Денька через два – пожалуйста!
– А как же вы сделаете узор, ведь коры-то нет?
– В этом и штука! – усмехнулся Циолковский. – Узор буду выжигать… можно?
– Если не утомит – попробуйте… Однако, Константин Эдуардович, мне надо спешить. Будьте здоровы.
– А палку?
– Палку – в другой раз… Главное – не забывайте принимать капли.
Варвара Евграфовна, помня наставления фельдшера, внимательно следила за тем, чтоб муж не занимался никакими научными изысканиями. Даже газеты она вынимала из ящика сама и запирала в сундук непрочитанными.
Константин Эдуардович сердился, но ничего не говорил. Утром, после чаю, он обычно вместе с Игнатиком уходил в лес за палками. Потом в глубине двора в тени старого дуба старательно вырезал на коре узоры.
Как-то перед обедом Варвара Евграфовна, доставая из почтового ящика газеты, обнаружила письмо со штемпелем «Московского общества любителей естествознания».
«Запру в сундук вместе с газетами, – решила она, – поправится Костя, тогда и прочитает. А то еще разволнуется…» Но, еще раз взглянув на штемпель, задумалась: «Вдруг важное… о его проекте? Может, решили строить дирижабль и выделили деньги на опыты, а мы так бедствуем…» Она вскрыла пакет.
Секретарь общества уведомлял, что перед отъездом в отпуск к ним заходил профессор Жуковский. Он сказал, что весьма одобрительно относится к проекту Циолковского, но не видит путей к практическому осуществлению оного. Добровольному обществу не под силу постройка дирижабля. Надо попытаться заинтересовать проектом Военное ведомство.
У Варвары Евграфовны навернулись на глаза слезы, и она не дочитала последних слов.
«Показать это письмо Косте – значит окончательно убить в нем надежду на успех и усугубить болезнь. Пусть ничего не знает – так будет лучше». Она поспешила на кухню и, отослав кухарку, бросила письмо в пылающую плиту…
2
Лиза ждала второго ребенка, и Стрешнев очень боялся, как она перенесет тяжелую тряскую дорогу. Сделав мягкое сиденье из сена и удобно усадив Лизу, он все же часто останавливал лошадей, устраивал короткий отдых, а после версты по три-четыре шел с Лизой пешком. Екатерина Афанасьевна с Коленькой ехали на второй подводе, и хотя им было хорошо, просторно, они тоже иногда вылезали и шли пешком, чтоб размяться.
Переночевав в Малоярославце в гостинице, Стрешневы выехали чуть свет, а приехали в Калугу глубокой ночью.
Лизе запомнились лишь булыжные улицы с каменными домами да множество церквей с высокими, теряющимися в темном небе колокольнями.
Она мечтательно всматривалась в сонные немые дома и вспоминала милый ее сердцу Петербург.
– Теперь уж скоро, Лизок, – еще два-три квартала – и дома! – старался ободрить ее Стрешнев.
– Оказывается, Сережа, Калуга – большой город!
– Еще бы! В Калуге пятьдесят тысяч жителей! Выходят свои газеты, и есть театр.
– А гимназий две?
– Да, женская и мужская. Кроме того – реальное и епархиальное училища, духовная семинария, два городских училища и три публичных библиотеки.