Пир на закате солнца
Шрифт:
– КАРАМЕЛЬ!!!
Кричит тот полицейский – там, на дороге. Долго еще он будет кричать? Долго еще он будет живой?
Тварь оборачивается. Полицейский – здоровый, сильный мужик-албанец – невольно делает шаг назад, пятится.
Увидеть такое… Целиться из пистолета в ребенка на пустынной дороге, оказывается, еще не самое страшное.
Хуже – увидеть и осознать, что ЭТО НИКАКОЙ НЕ РЕБЕНОК.
Одним прыжком тварь покрывает расстояние, разделяющее их, сбивает с ног. Все тонет в клубах пыли. Слышны только крики, какая-то возня, бешеный торжествующий рев. Потом тишина – и только
Окровавленная пасть…
Лера зарывается лицом в подушку – нет, нет, нет, это только кино, сон, кошмар.
Через несколько минут пыль снова оседает. И на дороге никого. Только кровавая лужа, клочья одежды, ошметки плоти, над ними гудят роем мухи. В месиве, где нет уже ни органов, ни костей, копошатся пиявки.
Во сне двенадцатилетняя Лера Кускова протягивает к ним руку. Ее словно что-то заставляет – и она уже не испытывает больше ни страха, ни отвращения. Несколько пиявок впиваются в ее запястье, но она совсем не чувствует боли.
Во рту странный привкус. Сладко, как карамель…
Глава 18
Труп на дороге
Прошло четыре дня, и все это отошло для Кати на второй план. Новые сюжеты, новая статья для криминальной полосы «Вестника Подмосковья». Катя была занята и думать забыла о событиях прошлой недели. «Листала» файлы со снимками в ноутбуке, выбирая какой-нибудь поярче, покруче, подинамичнее, чтобы проиллюстрировать свой новый очерк о борьбе областной милиции с автомобильными ворами. Позвонил Сергей Мещерский:
– Привет, а сегодня со мной пообедаешь?
«А ты в бороде или как?» – хотелось спросить Кате. В итальянском кафе на углу Камергерского, где они встретились, стало ясно, что борода как будто стала даже еще гуще, страхолюднее.
– Вадик звонил, – объявил Мещерский многозначительно.
– Мне он не звонит. – Катя чувствовала: душка Мещерский «снова начинает». – Они с работодателем где сейчас обретаются?
– Все там же, боссу его новая операция предстоит, на этот раз в той клинике, куда Штирлиц к радистке Кэт приезжал… Так вот, Вадик, он… у него ужасное настроение.
– Он о работодателе своем беспокоится больше, чем обо мне.
– «Пройдут годы, усохнут груди», – это такая украинская поговорка у Вадика, а голос такой печальный, черная меланхолия…
– Чьи это «груди усохнут»? – Катя звякнула ложкой о кофейное блюдце. – Он что себе позволяет? Слушай, он там вообще как… не злоупотребляет, а?
– Мужик пьет, когда у него на душе… Катя, он мой лучший друг. Вы оба мои самые лучшие, самые близкие друзья. Так что же вы делаете со мной? – Мещерский совсем запутался в словах, в бороде. – Я вот что придумал, я знаю, куда тебе надо поехать. Мы вместе полетим, визу сделаем за два дня шенгенскую, это я мигом устрою и билеты на самолет.
– Куда?
– В Берлин, клиника ведь там и Вадик… он только этого шага от тебя дожидается!
– А я не готова, Сережа.
Мещерский всплеснул руками: да что же это такое?! Но тут у Кати зазвонил мобильный – сотрудница инспекции по делам несовершеннолетних напоминала: вы обещали связаться с женой генерала Москалева, пора нанести
– Видишь, Сереженька, я не могу никуда сейчас уехать, у меня работа. – Катя была рада появившейся отговорке и, чтобы поставить точку хотя бы на сегодня в этом вопросе, начала звонить Регине Москалевой прямо из кафе – благо номер ее еще с поисковой эпопеи сохранился в телефоне.
Регина разговаривала приветливо, правда, голос был подавленный.
– Как чувствует себя Данила? – спросила Катя.
– Ничего, спасибо.
– В инспекции по делам несовершеннолетних дело на контроле стоит. – Катя начала объяснять: таков, мол, порядок, но Регина и так все понимала.
– Приезжайте завтра, если вам удобно. Я в полном вашем распоряжении, и сын тоже, беседуйте с ним. Заранее прошу извинить, но я за эти дни как-то… совсем выбилась из привычной колеи. И с помощницей по хозяйству у меня проблема, она не появляется и не звонит вот уже несколько дней. Может, уехала к родственникам? Но отчего же мне ничего не сказала, не предупредила? Так порядочные люди не поступают, тем более она знает, какое у нас сейчас дома положение…
Тут Регина неожиданно всхлипнула. Катя едва не спросила: а какое у вас сейчас дома ПОЛОЖЕНИЕ? Но вовремя спохватилась.
– Тебе лишь бы увертку найти, – вздохнул Мещерский, он все понял, умница.
– Ничего и не увертка, помнишь, я тебе про нашего сотрудника, лежащего в госпитале, рассказывала, которого из Албании раненого привезли, так вот его навестить пришли…
И она поведала Мещерскому сагу о Москалевых, об исчезновении мальчика, не забыла упомянуть про куртку в лесу и про его возвращение домой. Только об аварии на шоссе – о той кошмарной аварии не сказала ни слова.
– Пацан, – пожал плечами Мещерский. – Побег из дома в этом возрасте – милое дело, характер закаляется. А ты что, завтра туда к ним в гости собралась?
– Не в гости, а в проверочный рейд вместе с нашим ПДН.
– Я мог бы тебя завтра подвезти в Архангельское, ты сказала, они там живут, там парк, усадьба. – Мещерский оживился. – Могли бы погулять потом и это… обсудить все детально – визы, билеты в Берлин, а?
На следующее утро он заехал за Катей домой на Фрунзенскую набережную на машине. Встретиться с сотрудниками инспекции по делам несовершеннолетних Катя должна была в УВД, но, едва переступив его порог, поняла, что случилось очередное ЧП. И если в прошлый раз здесь всем личным составом искали пропавшего ребенка, то сейчас…
– Что тут у вас опять? – спросила она у одного из оперативников.
– Труп на шоссе возле строительного комплекса. – Оперативник буквально шарахнулся от Кати – не до вашей пресс-службы тут сейчас. – Ну что, опознал он ее или как?
Этот вопрос относился уже к коллегам, собиравшимся на выезд. Ответа Катя не услышала, потому что прозвучал он уже за закрытыми дверями кабинета, в который ее войти не пригласили.
– Екатерина Сергеевна, вы уже здесь? – окликнула Катю представительница инспекции по делам несовершеннолетних. – Едем к Москалевым? Хотя… мой начальник сказал, чтобы мы пока повременили.