Пир стервятников
Шрифт:
— А всадник? — Если его конь не умеет скакать по волнам, он тоже скоро сюда поднимется.
— А что всадник? Если это какой-то недоумок из Девичьего Пруда, то он и дороги-то наверх не найдет, а коли здешний, мы успеем скрыться в лесу, и след наш простынет.
Простынет, но на земле-то останется. Бриенна нахмурилась, думая, не лучше ли встретить чужого здесь, с мечом в руке. Но она окажется полной дурой, если это вправду странствующий певец или один из сыновей лорда Брюна. Тут Крэб прав, признала она. Если всадник так и будет за нами следовать, я с ним разделаюсь завтра.
— Будь
Замок лорда Брюна остался позади и скоро скрылся из глаз. Гвардейские сосны и страж-деревья вставали вокруг, вонзая вечнозеленые копья в небо. Землю устилала опавшая хвоя толщиной с крепостную стену, усеянная шишками. Лошади ступали по ней беззвучно. Небольшой дождик то переставал, то снова принимался идти, но под соснами они его вовсе не чувствовали.
По лесу они продвигались гораздо медленнее, чем прежде. Бриенна понимала, как здесь легко заблудиться: все стволы казались ей совершенно одинаковыми. Самый воздух выглядел неподвижным, зеленовато-серым. Сучья задевали ее руки, царапали свежераскрашенный щит. Сверхъестественная тишина с каждым шагом становилась все более угнетающей.
На Дика она тоже действовала. «Жил-был медведь, косолапый и бурый, страшный, большой и с лохматою шкурой», — скрипучим голосом затянул он ближе к вечеру. Сосны впитали его песню, как впитывали ветер и дождь, и Дик вскоре умолк.
— Нехорошо здесь, — сказал Подрик. — Плохое место.
Бриенна, чувствуя то же самое, не сочла нужным признаться в этом.
— В сосновом бору всегда мрачно, но это обыкновенный лес. Бояться здесь нечего.
— А хлюпари как же? И говорящие головы?
— Экий умный парнишка, — засмеялся Дик.
— Нет никаких хлюпарей, — раздраженно сказала Бриенна. — И голов тоже.
Так они и ехали по холмам, то вверх, то вниз. Бриенна молилась, чтобы Дик оказался честным малым и не сбился с пути. Сама она теперь уже не нашла бы и обратной дороги к морю. Небо днем и ночью покрыто низкими тучами, и на солнце со звездами надежда плохая.
В тот день они рано остановились на ночлег, добравшись до затянутого ряской болота. Почва в серо-зеленом свете казалась как будто бы твердой, но лошади тут же увязли в ней по самые бабки. Пришлось поскорее выбираться назад.
— Ничего, — успокаивал Крэб. — Вернемся обратно на холм и спустимся в другом месте.
Назавтра повторилось то же самое. Они ехали через сосны и болота, под темным небом и непрестанным дождем, мимо трясин, пещер и заросших мхом развалин древних острогов. О каждой груде камней у Дика имелась своя история. По его словам выходило, что эти сосны взросли на крови. Терпение Бриенны начинало истощаться.
— Долго ли еще? — спросила она наконец. — Мне сдается, мы уже видели все деревья на Раздвоенном Когте.
— Где там все. Но теперь уж недолго. Видите, лес поредел — Узкое море близко.
Шут, которого он мне обещал, в итоге скорее всего окажется моим собственным отражением в пруду, думала она — но не поворачивать же было назад, проделав такой долгий путь. Путешествие, что там скрывать, утомило ее до крайности. Ляжки от бесконечной езды стали как железо, а спать ей последнее время удавалось не более четырех часов за ночь, пока свою стражу нес Подрик. Если Дик-Пройдоха попытается их убить, полагала она, то сделает это именно здесь, в хорошо знакомых ему местах. Может также быть,
Может быть, мне самой придется его убить, сказала она себе ночью, обходя лагерь, и ей сделалось дурно от этой мысли. Их старый мастер всегда выпытывал, готова ли она для боя. «В руках у тебя сила, как у мужчины, а сердце девичье. Одно дело сражаться во дворе с тупым мечом, и совсем другое — вогнать человеку в живот фут острой стали и глядеть в его угасающие глаза». Чтобы она очерствела душой, сир Гудвин посылал ее к замковому мяснику резать ягнят и поросят. Поросята визжали, ягнята кричали, как испуганные малые дети. Убивая их, Бриенна ничего не видела из-за слез, а окровавленную одежду приказывала сжечь. Но сир Гудвин все еще сомневался. «Поросенок — одно, человек — другое. Когда я в твои годы служил оруженосцем, был у меня друг. Сильный, быстрый, ловкий, первый во всем. Мы знали, что когда-нибудь из него выйдет прекрасный рыцарь. Тут началась война на Ступенях. Я видел, как мой друг поверг своего противника на колени и выбил топор у него из рук. Тут бы и прикончить врага, но он замешкался на долю мгновения, а в битве доля мгновения стоит жизни. Тот человек выхватил кинжал и отыскал щель в доспехах моего друга. Сила, ловкость, доблесть, с таким трудом приобретенное мастерство… все пошло псу под хвост, потому что у него рука дрогнула убить человека. Помни об этом, девочка».
Бриенна села на камень и принялась точить меч. Я помню, сказала она тени своего наставника. Помню и молюсь, чтобы рука у меня не дрогнула.
Настал день, холодный и все такой же ненастный. Солнце не показывалось, но когда черное вокруг стало серым, Бриенна поняла, что пора седлать лошадей. С Диком во главе они снова въехали в лес. Бриенна следовала за ним по пятам, Подрик замыкал.
Замок явился им неожиданно. Только что их окружали одни только сосны, потом они объехали валун и увидели впереди просеку. В конце ее, на расстоянии мили, раскинулись во всю ширь небо и море… а на краю обрыва стояли развалины замка.
— Вот вам и Тараторки, — сказал Дик. — Прислушайтесь и услышите, как трещат говорящие головы.
— Я слышу, — прошептал Подрик.
Бриенна тоже слышала тихое бормотание, идущее то ли из-под земли, то ли из руин впереди. Они приближались к замку, и этот звук становился все громче. Да это же море, поняла вдруг она. Волны пробили утес и теперь плещутся там внизу, в гротах.
— Никакие это не головы, — сказала она. — Это шепот волн.
— Головы, — упрямился Дик. — Волны не шепчут.
Спорить с ним не имело смысла — головы так головы. Замок был сложен из больших, не скрепленных раствором камней самой разной величины и формы. Их покрывал толстый мох, из фундамента проросли деревья. Во многих старинных замках есть богороща, но этот замок она заняла целиком. С лошадью в поводу Бриенна дошла до разрушенной крепостной стены. Кучи камней обросли ядовитым красным плющом. Привязав лошадь к дереву, она вышла на край утеса. В пятидесяти футах под ней волны лизали остатки башни, а дальше виднелся вход в большую пещеру.