Пир во время войны

Миронова Елена

Жанна поймала себя на том, что она не отрываясь смотрит на этого молодого человека. В первый раз в жизни ей понравилось в мужчине всё: и светлые, аккуратно подстриженные волосы, и серые глаза, и слегка выступающие скулы, а ямочки на щеках ей неудержимо хотелось поцеловать. Когда Павел улыбался, то был похож на ангела, и это покорило Жанну.

Она никогда не видела, что мужчины ТАК улыбались. И никогда не видела ТАКИХ мужчин — небрежно — элегантных, не нарочитых, мягких, добрых, чутких, не стесняющихся своей доброты. Казалось, что Павлик может решить все свои проблемы только лишь с помощью улыбки. Раз — и все вокруг тают. А Жанна привыкла совсем к другому оружию: она вооружалась резкостью и агрессивностью, и это всегда срабатывало.

Оказывается, она даже не знала, что, помимо этого, существуют и другие методы.

Павлик что-то рассказывал, ямочки на его щеках появлялись и исчезали, а Жанне казалось, что это всё происходит во сне.

Прошедшая ночь только подтвердила догадки девушки о том, что Павлик — это её принц на белом коне. Обычно Жанна, резкая и сильная в жизни, предпочитала такой же секс — резкий, даже агрессивный. Но сегодня ночью она вдруг поняла, что просто не знала другого — нежного, трепетного, когда партнёр изо всех сил стремится доставить тебе бездну наслаждения, и ты уносишься в эту бездну, не думая ни о чём. Бабушка, конечно же, обо всём догадалась, но предпочла молчать, чтобы захваченная страстью внучка не обрушила на неё свой гнев, ещё не выветрившийся после вчерашних событий в «Харродсе».

— Так мы договорились, ты не уедешь? — волновался Павлик. Он держал её за руку, и боялся отпустить.

Жанна представлялась ему чудом, и он боялся, что, если отпустит её, волшебство может рассеяться.

— Не уеду, — улыбнулась она. — Бабушка хочет развеяться, она любит Европу. Одну её оставлять нелогично и даже опасно, хотя и очень выгодно в материальном плане: сам видел, как она бережёт деньги!

Павлик захохотал. Его умиляла манера Жанны рубить сплеча. Так обычно делал только его отец, и то далеко не всегда. А сам Павлик старался обходить деликатные и щекотливые темы стороной. И обычно предпочитал таких же деликатных и беспроблемных девушек. Но Жанна — это было нечто. Павел понял, что впервые за свои двадцать семь лет влюбился — так, что потерял голову. Он смотрел только на неё, и видел только её. И, самое главное, он ХОТЕЛ видеть только её, и никого больше!

— Ты уже была в Англии раньше?

Жанна отрицательно качнула головой, и перевела разговор на другую тему. Не рассказывать же ей, ПОЧЕМУ она никогда не была за границей. Она даже развеселилась, представив себе округлившиеся глаза этого светловолосого нежного парня в тот момент, когда она будет рассказывать о себе. Незачем ему знать это! Во всяком случае, пока. И так он был поражён, увидев, как легко она расправилась с грабителями.

— Ну, какие у нас планы, мой путеводитель?

— Как скажешь, — переключился Павлик, — куда хочешь: в Вестминстерский дворец? Здание Парламента хочешь посмотреть? А пройтись по Пикадилли?

— Это та улица, о которой поёт Вайкуле? — приободрилась Жанна. — Знаешь что, я хочу посмотреть всё!

— О кей, — ответил ничуть не удивлённый Павел. — Тогда мы сначала пройдём по Пикадилли, затем выйдем на Трафальгарскую площадь — там очень красивые фонтаны, затем по набережной дойдём до Парламента и Вестминстерского аббатства, заодно посмотрим на Биг Бен, всё это располагается рядом. Ну а потом перейдём на другой берег Темзы по Вестминстерскому мосту, и окажемся у Лондонского глаза, это огромное колесо обозрения… Покатаемся, и, пожалуй, зайдём в ресторан. Ну, как тебе программа?

— Чудненько! Только, пожалуйста, не в традиционный английский ресторан, — взмолилась Жанна. — Меня от одного вида не прожаренного бифштекса в дрожь бросает!

— А ещё у английской говядины, когда она гуляет по пастбищам, случается ящур, — подхватил Павел. — Не волнуйся, я поведу тебя в Меззо! Жалко, что столик раньше не заказали, но попробуем уладить этот вопрос! Там работает мой знакомый метрдотель, его сын тоже учился в Кембридже…

Мила с ненавистью смотрела на своего отца. Ну, где это видано, чтобы родной отец, особенно если он ещё

и твой продюсер, был так холоден и равнодушен к тебе — и как к дочери, и как к певице. Она только что пыталась выдать ему идею Саши Кравчука, о том, что на Миле Илиади как на певице следует поставить крест — уж слишком долго она держится за эстраду. И то не держится, а цепляется за её край, словно сорвавшийся с горы альпинист. Пора уже организовать новую группу — и Мила будет там солировать вместе с другими девушками. Этим можно убить сразу двух зайцев: новые группы очень нравятся зрителям, это — во первых, ведь можно рассматривать сразу нескольких хорошеньких девушек или юношей, а во-вторых, вдвоём или втроём вытянуть песню гораздо проще. И песня звучит уже по-новому! Правда, все певцы, наоборот, стараются уйти из групп, чтобы начать сольные карьеры, а у Милы получается всё наоборот. Впрочем, не только у неё.

Говорил же Саша Кравчук, её дядька, про Артемиду. Вон она-то теперь вся в шоколаде, хотя и организовала группу «Импульс». Этот «Импульс», состоящий из двух худосочных крашеных блондинок, сейчас ездит по гастролям, выступает в модных клубах и гребёт бешеные бабки за выступление. Это именно то, чего так не хватает Миле. Но отец, глупый — глупый, равнодушный Владимир Ильич Ковалёв, воспринял её предложение о создании группы в штыки. Мол, Милу — то все знают, а группу ещё раскручивать нужно, денежки вкладывать.

— Как ты мне надоел, — вырвалось у певицы, — я же не просто артистка, я ещё и твоя дочь! Забыл?

— Ну что ты начинаешь, — раздосадовано потянулся Владимир Ильич, — я же говорю, нет у меня таких денег!

— Так займи, — заорала дочь, — делай, что хочешь, укради, убей, наконец, но сделай что-нибудь!

— Что, например? — инертно поинтересовался отец. Он сидел в любимом, изрядно потрёпанном кожаном кресле, и раскуривал трубку.

Мила в сердцах выбила у него трубку изо рта и выскочила из комнаты, хлопнув дверью. Как же она ненавидит его, родного отца, да и мать тоже! Была бы у неё такая возможность — она давным — давно ушла бы из дома. Но для этого нужно снимать квартиру. А такой довольно известной личности, как Миле Илиади, не пристало снимать хибару на окраине столицы. Ей понадобится как минимум «двушка», и притом в центре, с хорошим ремонтом и мебелью. Иначе вся тусовка потом будет говорить, что Мила настолько вышла в тираж, что ей не хватает денег даже на то, чтобы снять жить в приличном месте. Её «однушку» на окраине тут же обзовут конурой, и слух об этом разнесётся далеко за пределы её круга общения. В гости, естественно, к ней никто не придёт, и, если вдруг она кого и пригласит, будут отмахиваться и в притворном ужасе заявлять, что не поедут в бомжатник на «край земли». Вот такая уж московская тусовка.

А снимать приличную квартиру в центре — это тратить на неё ежемесячно долларов шестьсот как минимум. Плюс еда, одежда, машина… Всё это выльется в — три — четыре тысячи долларов. Нет, Миле не по плечу такие расходы. Особенно если учесть, что с некоторых пор за выступление ей стали платить всего триста баксов. В принципе, она могла бы жить у Валеры, но после того, что отчебучила её мамаша, это было невозможно. Всё-таки у Милы была гордость, а к Валерке, этому мудаку, она больше ни за что не сунется. И пусть катится к чертям со своим огромным членом!

Хлопнула дверь, в квартиру вошла Галина.

«Появилась, шлюха, — злобно подумала девушка, — от очередного любовника!»

Отец давно знал о похождениях жены, но отчего-то не пресекал их. Вернее, ему не удавалось этого сделать. Для Милы же стал большой неожиданностью тот факт, что отец знает, и терпит. Он даже не позволял себе сказать хотя бы слово в адрес жены — плохое слово. Наверное, он до сих пор был без ума от Галины, и жутко боялся, что она когда-нибудь просто не придёт. Мила же цинично считала это наилучшим выходом из сложившейся ситуации. Во всяком случае, в этой квартире на одну ненавистную рожу станет меньше.