Пирамида баксов
Шрифт:
– И вы одна будете с ними управляться? – почти ужаснулся я.
– Почему же одна? Во-первых, старшие будут помогать воспитывать младших. А те работы, которые детям не под силу, могут выполнять женщины из местных. Я уже договорилась. Приходят, помогают. За небольшие совсем деньги. Тут другой-то работы не сыщешь. Так что и им выгодно, и нам облегчение.
Прежде я слышал о подобных подвижниках. А лично встретиться довелось впервые. И мне нестерпимо захотелось узнать – чего ради это все? Вот подвернулась возможность, и теперь можно спросить. Непосредственно, так сказать, поинтересоваться.
– Они были вроде бы как ничейные, – сказал я. – И вы взяли их к себе. А почему не в детский дом? Ведь там уход, питание и налаженная система…
На самом деле я хотел спросить, зачем ей лично все эти проблемы? Не знаю, поняла ли она меня.
– Именно что система, – произнесла Мария. – Ребенок не в системе должен расти, а в семье.
– Но детский дом…
– Вы статистику знаете?
– Какую статистику?
– По которой более половины выпускников детских домов рано или поздно попадают в тюрьму. Из моих, – она показала белой от рассыпчатой муки рукой за окно, где резвилась ребятня, – ни один в тюрьму не попадет. Это я вам обещаю!
И я поверил, что так и будет, как она сказала. Даже не поверил, а уже твердо знал. Потому что у таких матерей, как Мария, дети всегда вырастают славные. И если половина из них, из тех, что за окном, как минимум восемь человек из шестнадцати должны бы были в конце концов попасть в тюрьму, или спиться, или умереть согласно бездушной и оттого еще более ужасной и неотвратимой статистике, но не попадут в тюрьму и не пропадут, а будут жить, как все нормальные люди, потому что им повезло, их спасла, именно спасла, и никак иначе, Мария – вот в этом и был смысл того, что она делала.
Вопрос: трудно ли налепить пельменей на двадцать человек, если каждый из присутствующих съест как минимум по двадцать пельменей? Ответ: нетрудно, поскольку в процессе лепки участвуют практически все, за исключением разве что самых маленьких, да и те поучаствуют хотя бы за компанию.
Я увидел, как Мария управляется со своим детским садом. Был брошен клич, ребятня тотчас же с готовностью оставила свои игры-забавы и сконцентрировалась на обширной кухне, где в течение пары минут каждому была поставлена персональная задача. Уже через час полтысячи пельменей были готовы к варке. Чудо свершилось прямо на моих глазах. Никогда прежде я не видел столь слаженной работы такого разношерстного коллектива. Мария, которая подобные подвиги совершала трижды в день, деловито и без видимого напряжения руководила этим беспокойным хозяйством.
Сели за стол – огромный, как палуба авианосца. Напротив меня оказался мальчуган лет двенадцати. До сих пор ребятня была занята своими делами и не очень-то обращала внимание на прибывших гостей, а тут вот мы оказались лицом к лицу. И он меня узнал. Долго всматривался, глядел не мигая, будто решал, может ли дяденька из телевизора вдруг оказаться за одним с ним столом, потом Светлана совершенно случайно, обратившись ко мне, назвала меня по имени, и тогда мальчуган наконец дозрел и произнес потрясенно:
– Дядя Женя Колодин!
Наверное, мое присутствие за этим столом представлялось мальчишке еще более невероятным, чем визит каких-нибудь марсиан. И все тотчас же признали во мне того самого Колодина, который в телевизоре разыгрывает всяких тетенек и дяденек. Из того факта, что возможность моего появления здесь не прогнозировалась даже теоретически, я сделал вывод, что Демин, по-видимому, ничего обо мне не рассказывал. Может быть, он даже не говорил им, где работает? Я посмотрел на Илью. Он с невозмутимым видом уплетал вкуснейшие пельмени, словно его единственного происходящее вокруг нисколько не волновало.
Мои подозрения он подтвердил чуть позже. После трапезы, когда мы вышли из дома, он сказал, глядя куда-то мимо меня:
– Я им ничего не говорил – кто я, где работаю. Сказал, что с телевидения, вот и все. Мария все равно телевизор не смотрит, ей некогда, а у малышни свои заботы, им подробности ни к чему.
И далее, все так же не глядя на меня:
– Я тебя привез сюда не для того, чтобы на жалость давить. Просто хочу, чтобы ты понял: я действительно не могу вернуть эти деньги прямо сейчас. Но я верну. Непременно. Заработаю и верну. Надо только немного подождать.
Его лицо любящие домочадцы уже успели привести в порядок, но все равно он пока выглядел неважно. Фингалов я ему наставил, и еще губа была рассечена и распухла.
Я знал, что он вор. Что он поступил нечестно. Что он нас всех обокрал. Фактически предал. И все-таки мне сейчас было стыдно перед ним. За мое рукоприкладство. За то, что я на него кричал. За то, что назвал его подонком. Потому что подонком он не был.
– Что там у нас следующее? – спросил я у него.
– В смысле? – обернулся ко мне Демин, еще не смея поверить.
– Какой у нас следующий сюжет в работе?
– Про гаишника, – пробормотал Илья, уже сознавая, что прощен. – Женька! Я тебе такого гаишника подготовил! Я как раз сказать хотел! Совершенно замечательный тип! То, что нужно! Уникальный экземпляр! Гвоздь программы! Бесподобный типаж!
Он так тараторил, будто считал, что сейчас вот замолчит и я передумаю.
Но я не передумал.
Илья вызвался отвезти нас в Москву на своей машине. После этого он предполагал вернуться к Марии.
– Довези нас до шоссе, – предложил я. – А там мы доберемся на попутке.
Мне казалось, что ехать в Москву Илье попросту противопоказано. Ведь там его хотели убить. А разве всегда нужно возвращаться туда, где тебя поджидают неприятности?
Сели в машину, поехали. Дорога вынырнула из деревни и направила нас к лесу. За очередным поворотом на дороге обнаружился автомобиль в гаишной раскраске и сам инспектор – низкорослый пузан совершенно грузинской наружности. Этакий Мимино, только сильно-сильно расплывшийся. Он стоял, прислонившись к машине, и казался безмерно уставшим. Настолько уставшим, что у него даже не было сил махнуть нам полосатой палочкой. Демин остановился сам, без понуждения. Я сидел рядом с ним, и Илья передал мне мятую десятку: