Пирамида баксов
Шрифт:
– Врет! – сказал сержант. – Краденые, видать, документы! Ну какой из него Колодин? Не похож!
Толпа любопытствующих, уже успевшая собраться на месте событий, тотчас же прихлынула, чтобы удостовериться – на земле лежит действительно не Колодин.
Мне пришлось признаться:
– Это я.
– Он! – подтвердил какой-то дядька из толпы, определив меня по голосу.
– Колодин! – заволновалась толпа. – Тут у них съемки, видать! Розыгрыш очередной снимают!
Толпа прихлынула еще ближе.
– Назад! – орал сержант, потрясая автоматом.
Его никто не испугался.
– Вишь как старается, артист! – уважительно сказали в толпе. – Точно, съемка!
Люди вертели головами, пытаясь определить, где установлены наши видеокамеры. Любой автомобиль с затемненными стеклами возбуждал подозрения.
– Так у вас тут съемка? – дрогнул один из милиционеров.
Он даже поправил свой головной убор и застегнул пуговицу на форменной рубашке, чтобы выглядеть поприличнее. Его коллега, тот, который меня едва не пристрелил, тоже наконец понял, что едва ли получит повышение по службе после всей этой истории. Расстроился он страшно. Просто больно было смотреть на человека. Вместо поощрения его покажут по телевизору. Такой дешевой славы он сам себе не желал.
– Ну что, отпустим? – спросил он у товарища.
Вот тут я испугался по-настоящему. Сейчас служивые ретируются, очухавшийся уже бугай тут же сбежит, и я уже никогда не узнаю, кто именно хотел оформить мне пенсию по инвалидности.
– Ни в коем случае! – взвился я. – Не имеете права отпускать! До выяснения всех обстоятельств дела вы просто обязаны нас задержать! И меня, и этого вот!
Я показал на бугая.
– Он на вас напал? – спросил у меня сержант.
– Ну, не то чтобы напал, – замялся я. – Просто не успел.
– Я даже не собирался, – сказал парень. – Я просто мимо шел.
Теперь я ясно видел линию его поведения. Будет настаивать на том, что я ошибся. Он с друзьями мимо шел, а мне что-то померещилось.
– Хорошо, – быстро сказал я. – Пусть так. Но я-то его подстрелил…
Для меня было важно, чтобы нас с ним не отпустили. Обязательно должны выяснить, кто он такой и кто его прислал. Любой ценой. Пускай даже его будут считать потерпевшим. Вот я его подстрелил, и нас обязаны забрать в участок.
– А у меня нет претензий к господину Колодину, – сказал парень. – И заявления я писать не буду.
Служивые, как я успел заметить, чувствовали себя не самым лучшим образом. Они до сих пор не могли избавиться от подозрения, что съемка скрытой камерой все-таки производится, их это страшно нервировало, и они, как мне казалось, постепенно склонялись к мысли о том, что надо бы нас отпустить, а самим уезжать отсюда как можно скорее, потому что история какая-то непонятная и подозрительная и лучше бы эту комедию закончить. И когда я понял, что еще минута-другая, и они действительно уедут, я подошел к тому бугаю и на глазах у блюстителей порядка двинул ему кулаком в челюсть.
– Вот так! – сказал я. – И попробуйте нас с ним теперь не забрать в отделение!
Даже в отделении милиции бугай не отступил от своей версии. Шел с друзьями по бульвару. Вдруг один из прохожих разворачивается, вскидывает руку, будто целясь из пистолета, а дальше электрошок. Ничего не помнит. Приходит в себя – тут какие-то милиционеры, прохожие уже собрались… В общем, версия железобетонная. Со стороны ведь все так и выглядело, как рассказывал этот парень. Только, в отличие от прочих прохожих, я видел глаза этих ребят. Если вам когда-нибудь доводилось участвовать в драке, вы наверняка вспомните взгляд своего противника, изготовившегося к схватке. Тут я ошибиться не мог. Они шли бить. Или убивать. Просто у них не получилось. Но теперь никому ничего не докажешь.
Парень заявление писать отказался. Вроде как мою программу он смотрит, она ему очень нравится, и как же это он всеми горячо любимого Евгения Колодина, просто-таки короля телеэфира, подвергнет каким-то неприятностям! Не бывать такому! В общем, благородство проявил. Он так себя со всех сторон обезопасил, что к нему было попросту не подступиться.
Молоденький лейтенант, который с этим происшествием разбирался, сказал мне, страшно при этом смущаясь:
– Это дело лучше замять по-тихому, Евгений Иванович.
Мы с ним разговаривали с глазу на глаз, и это добавляло нашим с ним отношениям доверительности.
– Вы хоть понимаете, что они хотели меня покалечить? – сказал я. – Или меня, или ту женщину, с которой я был.
– Но свидетелей-то нет.
– Свидетелей нет, – вздохнул я.
– Видите, – сказал лейтенант печально. – А без свидетелей как? Никак. Одна морока. И еще скажите спасибо, что он на вас заявление не пишет.
А то идти бы мне по этапу. Так следовало понимать.
– Значит, никаких шансов его раскрутить? – спросил я.
– У нас на участке на этой неделе два убийства, – сказал лейтенант.
А тут я со своими непонятными проблемами.
– Паспортные данные его мы установили, – сказал лейтенант. – Вряд ли он после этого осмелится хоть на что-либо. Вам не о чем беспокоиться, я думаю.
На этом мы с ним и расстались.
Список был совсем не длинный. Пункт за пунктом Демин перечислил все, что требовалось ему на время пребывания в далекой и безопасной деревне. И еще он подробнейшим образом описал, где именно каждая из необходимых ему вещиц лежит. Я решил, что слишком много времени у меня все это не займет, и отправился в деминскую квартиру, несмотря на позднее время.
Отпер дверь ключом, включил свет в прихожей, прошел в комнату и только протянул руку к выключателю, как вдруг какой-то шорох за моей спиной и холодный металл, ткнувшийся куда-то мне под лопатку. У меня уже было такое – когда тыкали пистолетом. Я сразу же вспомнил. Ощущения незабываемые.
– Стоять! – тихо произнес мужской голос.
Еще бы я его не послушался. Стоял как вкопанный. И тут у него зазвонил мобильный телефон. Мы вздрогнули. Оба. От неожиданности. Не знаю, как он меня при этом не пристрелил. Ведь мог запросто спустить курок. Потом была долгая, в целых две или три секунды, пауза. Телефон тренькал, а он чего-то выжидал. Наверное, прикидывал, когда меня лучше убить. До того, как он поговорит по телефону, или после. Эти три секунды показались мне целой вечностью. Я вспомнил всю свою жизнь. Вспомнил людей, перед которыми был виноват, которым когда-то делал больно. Но удивительное дело – их мне сейчас было жалко меньше всего. Как-то больше я себя жалел.