Пирамида не-творчества. Вневременн?я родословная таланта. Том 1.
Шрифт:
«Президент США Рональд Рейган (1911–2004) как-то признался, что учебе всегда предпочитал спорт и не знал оценки выше “с” (то есть был закоренелым троечником). А когда колледж в признание последующих заслуг вручил Рейгану почетный диплом, он даже пошутил: «А я-то думал, что почетным был тот, первый диплом, который мне вручили по окончании»…» (из книги В.Черняка «Невыдуманные истории из жизни знаменитых людей: От великого до смешного…», Россия, 2010 г.).
«Самая отрицательная характеристика у премьер-министра Великобритании (в 1990–1997 гг. – Е.М.) Джона Мейджора (р.1948): «Сознательно решил бездельничать». В ней сказано, что естественные предметы вызывают у него невообразимую скуку. Совершенно иная характеристика
«В одном из рассказов немецкий писатель Генрих Белль (1917–1985) пишет, признаваясь в невероятном факте своей биографии. Оказывается, всемирно известный писатель в школьные годы позволял себе прогуливать уроки. «Правда превыше всего: иногда, я прогуливал школу; извиняться за опоздание было для меня невыносимо унизительно и я предпочитал жертвовать шестью часами занятий, нежели унизиться из-за четырех минут опоздания». Случалось, что запоздавшие учителя ловили мальчика где-нибудь в городе, но чаще всего ему удавалось благополучно улизнуть…» (из книги В.Черняка «Невыдуманные истории из жизни знаменитых людей: От великого до смешного…», Россия, 2010 г.).
«Невысокий, задиристый Андрей Тарковский (1932–1986) в школе учился скверно, слыл настоящим хулиганом…» (из книги С.Волкова «История русской культуры XX века от Льва Толстого до Александра Солженицына», Россия, 2011 г.).
В «Преждевременной биографии» (1962 г.), поэт Евгений Евтушенко (1932–2017) пишет: «Мама хотела, чтобы я учился, учился и учился. А учился я необыкновенно плохо… К некоторым предметам я вообще был неспособен – например, к физике. Я до сих пор, кстати, не могу понять, что такое электричество и откуда оно берется. Плохие отметки у меня были всегда по устному русскому. Писал я почти без ошибок, и мне казалось бессмысленным заучивать грамматические правила, если я и так пишу правильно».
Многим гуманитариям и, что особенно удивительно, естествоиспытателям и шахматистам с трудом давались точные науки. Математика, королева всех наук, оказалась настоящим камнем преткновения.
Великому Исааку Ньютону (1643–1725) не давалась школьная физика и математика.
«Людвиг ван Бетховен (1770–1827) учился плохо. За 5 лет, проведенных в школе, он выучился немногому – чтению, письму, начаткам латыни и арифметики. А считать так никогда и не научился толком. Когда ему, уже всемирно известному композитору, требовалось для подсчета гонорара помножить 251 на 22, он столбиком выписывал цифру 251 двадцать два раза и складывал. К людям, умевшим быстро считать и владевшим непостижимыми для него тайнами умножения и деления, Бетховен навсегда сохранил наивное уважение…» (из книги В.Черняка «Невыдуманные истории из жизни знаменитых людей: От великого до смешного…», Россия, 2010 г.).
Иван Пущин, лицейский товарищ Александра Пушкина (1799–1837), оставил следующие воспоминания: «В математическом классе раз вызвал его Карцев к доске и задал алгебраическую задачу. Пушкин долго переминался с ноги на ногу и все писал молча какие-то формулы. Карцев спросил его наконец: «Что же вышло? Чему равняется икс?» Пушкин, улыбаясь, ответил: «Нулю». – «Хорошо! У вас, Пушкин, в моем классе все кончается нулем. Садитесь на свое место и пишите стихи»…» (из «Записок о Пушкине», Россия, публ. 1859 г.).
Александр Дюма (1802–1870) еще как-то усвоил азы латыни и грамматики и в немом изумлении остановился перед арифметикой: он никогда, не смог пойти дальше умножения…
«Еще в детстве Чарльзу Дарвину (1809–1882) нравилась ясность и точность геометрии, но этот интерес не выделял его среди всех остальных. Учеба в колледже и дополнительные занятия были бессильны втолковать юноше элементарные принципы алгебры…» (из книги В.Черняка «Невыдуманные истории из жизни знаменитых людей: От великого до смешного…», Россия, 2010 г.).
«Насекомые всего мира должны быть благодарны своему великому покровителю – французскому исследователю Жану Фабру (1823–1915), особенно за его 10-томное сочинение «Энтомологические воспоминания» (1879–1907 гг.). Но знаменитый ученый, один из основателей антологии, плохо учился в школе. По субботам вслед за первым учеником дети хором повторяли таблицу умножения до 12 х 12. Счет велся на дюжины. Но для этого надо знать хотя бы азбуку. От Фабра, как это ни прискорбно, сия премудрость долго ускользала. Школа мало дала ему. Но его заметили: аттестовали как лентяя, к тому же лишенного способностей…» (из книги В.Черняка «Невыдуманные истории из жизни знаменитых людей: От великого до смешного…», Россия, 2010 г.).
«Большинство учителей в Училище правоведения (Петербург, 1850–1859 гг.) относились к Петру Чайковскому (1840–1893) благосклонно – даже математик, несмотря на то, что математика всегда была и осталась для Чайковского наукой таинственной во всех отношениях. И когда один-единственный раз у него вышла алгебраическая задача, он был настолько поражен, что сам себе не поверил, от радости бросился обниматься с товарищами, точно в Светлое Христово Воскресение…» (из книги Н.Берберовой: «Чайковский», Франция, 1937 г.).
Иван Бунин (1870–1953) вспоминал: «Директором моей гимназии был старичок из балтийских немцев по фамилии Закс… Пришел он как-то на мое горе на урок математики, которую я с колыбели люто ненавидел. Я рассеянно сидел за партой, обмахивался тетрадью, потому что от моего соседа изо рта несло пшеном, а от сапожищ дегтем, и думал о моей горькой судьбине. Неожиданно меня вызвали к доске, на которой красовались нарисованные мелом какие-то вопросы… один, другой… я стоял как вкопанный с мелком в руках, ничего не понимал и молчал. Директор с жалостью посмотрел на меня и во всеуслышание на весь класс процедил: «Тупоголовый!»… (из воспоминаний А.Бахраха «Бунин в халате и другие портреты. По памяти, по записям», российск. изд. 2005 г.). «В четвертом классе… все шло гладко, кроме математики – алгебру Бунин совершенно не мог постичь: «a» плюс «b» равняется «c», он так и не уяснил себе, – все абстрактное его ум не воспринимал… пришлось махнуть на математические науки…» (из воспоминаний В.Муромцевой-Буниной «Жизнь Бунина: 1870–1906. Беседа с памятью», сов. изд. 1989 г.).
«Бытует мнение, что для достижения высоких спортивных результатов шахматисту нужно непременно иметь математические способности. Это далеко не так… Один из ярких примеров – Александр Алехин (1892–1946), который не проявлял интереса к математике, а был предрасположен к изучению истории, литературы, иностранных языков. Надо отдать должное его родителям, – зная наклонности младшего сына, они определили Сашу в гимназию Л.Поливанова (Москва, 1902–1910 гг.) с четко выраженным гуманитарным направлением… Большинство преподавателей гимназии относились к Алехину благожелательно, не мешали ему в занятиях шахматами, но некоторые позволяли себе иронические замечания: «Помню как-то классную работу по алгебре, – вспоминал сосед Алехина по парте Г.Корсаков в 1967 году. – Все юнцы притихли. Одни ученики, раскрасневшиеся, потные, взволнованные, поскрипывая перьями, торопятся скорее сдать письменную работу. Другие – бледные, растерянные, оглядываются по сторонам, всем своим жалким видом взывая к товарищеской помощи. Вдруг Алехин стремительно встает, с сияющим лицом молча обводит класс гимназии и в то же время, по всегдашней привычке, крутит левой рукой клок волос, сбившихся на лоб. «Ну что, Алехин, решили?» – спрашивает его преподаватель Бачинский. «Решил… Я жертвую коня… и белые выигрывают!» Класс содрогается от смеха… Хохочет в свои длинные усы всегда сдержанный Бачинский… Весь углубленный в свои шахматные дела, Алехин настолько выключался из окружающей его среды, что не всегда ясно осознавал, где он находится и какой идет урок…» …» (из книги Ю.Шабурова «Алехин», Россия, 2001 г.).