Пирамиды
Шрифт:
– Предать земле?
– Именно. Или сначала воде. А уж затем – земле.
– Ужасно! – неодобрительно фыркнула тетушка. – Впрочем, я слышала от леди Нуни, что только один мальчик из пятнадцати выдерживает выпускной экзамен. Может, лучше, чтобы его отчислили?
Царь Теппицимон XXVII мрачно кивнул и отправился самолично попрощаться с сыном. Он не разделял мнение сестры о том, что убийство – такое уж неприятное занятие. На протяжении долгих лет он с большой неохотой занимался политикой и всегда считал, что, возможно, убийство в чем-то хуже парламентских дебатов, но наверняка
Да, жаль, что Вирта нет рядом – он мог бы дать полезный совет… Его величеству тоже приходилось слышать, что только один студент из пятнадцати действительно становится убийцей. Что происходит с остальными четырнадцатью кандидатами, царь не знал, но был совершенно уверен, что если в школу для убийц попадает студент из бедной семьи, то ему достаются не только безвредные мелки в спину и школьные ужины для такого паренька обретают еще одно измерение – измерение неуверенности в том, что ты поглощаешь.
Однако все без исключения признавали, что школа убийц дает лучшее, самое разностороннее образование в мире. Высококвалифицированный убийца чувствует себя как дома в любой компании и умеет играть по крайней мере на одном музыкальном инструменте. Всякий погребенный кем-либо из воспитанников Гильдии мог вкушать вечный покой в полной уверенности, что пал от руки приличного человека с хорошим вкусом.
Да и в конце концов – что ожидает мальчика, останься он дома? Царство шириной в две и длиной в полтораста миль, почти полностью уходящее под воду в период дождей, – царство, которому отовсюду грозят более сильные соседи, терпящие его существование лишь постольку, поскольку постоянно воюют с кем-нибудь, включая того же Теппицимона…
О, куда ушли те времена, когда Джелибейби [3] действительно был велик, когда выскочки вроде Цорта и Эфеба были всего-навсего презренной кучкой кочевников, обмотавших себе голову полотенцами! Все, что осталось от тех великих незабвенных дней, – дворец, содержание которого в конце концов его разорит, несколько занесенных песком руин в пустыне и – тут фараон глубоко вздохнул – пирамиды. Вечно эти пирамиды.
Предки истово им поклонялись. Фараон, увы, нет. Пирамиды привели страну к банкротству, иссушили, как реку. И потомки могли с полным правом и от всего сердца послать эти пирамиды подальше.
3
Дословно: «Дитя Джеля».
В приятное расположение духа Теппицимона приводили только маленькие пирамидки, воздвигавшиеся в дальнем конце сада всякий раз после кончины очередной кошки.
Он обещал это жене.
И вообще – фараон тосковал по Артеле. Весть о том, что он собирается взять жену не из местных, вызвала страшный шум, и действительно чужеземные привычки Артели иногда приводили в недоумение и забавляли даже его самого. Быть может, именно из-за нее он проникся этой странной нелюбовью к пирамидам – хотя в Джелибейби это было все равно что невзлюбить самый воздух, которым ты дышишь. Но он дал слово, что Теппик будет воспитываться за границей. Артела на этом особенно настаивала. «Здесь человек никогда ничему не научится, – любила повторять она. – Здесь умеют только чтить память».
Ах, ну почему она позабыла его наказ – никогда не купаться в реке!…
Царь взглянул на двух слуг, грузивших сундук с вещами Теппика на повозку, и первый раз за всю свою жизнь по-отечески положил руку на плечо сына.
На самом деле он абсолютно не знал, что сказать. «Мы так и не успели получше узнать друг друга, – подумал он. – А ведь я столькому мог его научить. Пожалуй, пара хороших порок была бы не лишней».
– M-м, – начал он. – Итак, мой мальчик…
– Да, папа, – откликнулся Теппик.
– Это, ну, сегодня ты первый раз самостоятельно едешь куда-то…
– Нет, папа. Прошлое лето я провел вместе с господином Фемптахеном. Помнишь?
– Разве?
Фараону припомнилось, что во дворце и вправду на какое-то время стало тише. Надо приказать выткать этот сюжет на новых коврах.
– Все равно, – сказал он, – ты уже почти юноша, тебе скоро тринадцать и…
– Двенадцать, – терпеливо поправил Теппик.
– Ты уверен?
– Месяц назад отмечали мой день рождения, папа. Ты еще подарил мне сковородку.
– Правда? Как странно. И что я при этом сказал?
– Ничего, папа, – ответил Теппик, глядя на добродушное, озадаченное лицо отца. – Сковородка была просто замечательная.Она мне страшно понравилась, – заверил он.
– Ах так. Ну что ж, хорошо… – Его величество вновь коснулся сыновнего плеча, задумчиво, как человек, барабанящий пальцами по столу в надежде поймать ускользающую мысль. Наконец его как будто осенило.
Слуги привязали сундук, возница терпеливо держал распахнутую дверцу.
– Когда молодой человек отправляется в мир, – начал его величество довольно неуверенным тоном, – крайне важно, чтобы он не забывал… Дело в том, что мир велик, и в нем множество… И уж конечно, в большом городе, где помимо прочего…
Он умолк, сделав рукой неопределенный жест.
Теппик ласково поглядел на отца.
– Хорошо, хорошо, папа, – сказал он. – Верховный жрец Диос объяснил мне, что главное – не забывать регулярно принимать ванну и смотреть, куда идешь.
Теппицимон, прищурившись, посмотрел на сына.
– Надеюсь, у тебя со зрением все в порядке?
– В полном порядке, папа.
– Что же, прекрасно, – сказал царь. – Прекрасно, прекрасно. Искренне рад.
– Наверное, мне пора ехать, папа. Иначе я пропущу прилив.
Его величество кивнул и порылся в карманах.
– Тут у меня было кое-что, – пробормотал он, вывернул карман наизнанку, и в ладони у Теппика оказался маленький кожаный мешочек.