Пиранья. Война олигархов
Шрифт:
– Он мужик тертый, может и не расколоться, – подал голос Больной.
– Значит, не только фактами припереть, – жестко ответил Мазур. – Но параллельно я бы послал кого-нибудь в Латвию – пусть пошерстит там насчет связей Говорова и Хадашева, может, найдется кончик ниточки.
Малышевский кивнул:
– Разумно. Согласен. Связи с Прибалтикой у нас хорошие. Не то что у политиков…
– Кривицкий обеспечит, – поддакнул Больной.
– И еще, – сказал Мазур. – Чует мое сердце, что мы в двух шагах от заказчика. Поэтому я позволю себе настоять на следующем. Все, о чем мы сейчас
– Вы хотите сказать, что… – вскинул брови Больной.
– Именно, – непочтительно перебил его Мазур, – это чревато последствиями. Уж простите за прямоту, но я не верю ни господину Малышевскому, ни вам, Иван Сергеевич. Такая вот сволочная у меня работа. Согласно моему контракту, я и Стробач должны отчитываться о проделанной работе перед вами – но только перед вами. Вот я и отчитываюсь. С полученной информацией вы, конечно, вольны поступать как угодно, но я бы убедительно попросил вас придержать ее. Поэтому в Латвию поедет пан Стробач. И обеспечите поездку лично вы, господа. Лично. Не посвящая в дело абсолютно никого…
Олигархи переглянулись и одновременно кивнули в знак согласия.
Глава десятая
ПРОКОЛ
Домик Говорова находился в тщательно охраняемом поселке Пуща-Водица под Киевом. На расстоянии всего одной автобусной остановки от него начинались владения местных латифундистов, из тех, что привлекают внимание бассейном с Черное море шириной, в углу которого ненавязчиво плещется ручной бегемот.
А вот в Пуще-Водице все было гораздо скромнее. И хата Анатолия Витальевича Говорова особой роскошью или помпезностью не отличалась – обыкновенный такой с виду двухэтажный особнячок, записанный к тому же на имя супруги. Не подкопаешься. И не явишься к антитеррористу с ордером на обыск.
Операция, которую возглавил Мазур, настояв, несмотря на сопротивление Малышевского, на личном участии в ней (дескать, хочется косточки размять), так вот эта операция была насквозь незаконной, потому как запроси они ордер на арест, хай поднялся бы до небес. Началось бы долгое и нудное расследование, и то не сразу – ведь нельзя на основании одной только фотографии арестовать человека! Да и тот, кто поручил Говорову организовать нападение на «Русалку», наверняка узнал бы о засветке главного антитеррориста и предпринял шаги…
Это была первая – бюрократическая – причина того, почему поздним киевским вечерком Мазур в обществе четырех бойцов в масках направлялся к дому, где обитал Говоров. Как и его люди, адмирал был облачен в черное, и хотя оружием не был обвешан, но все же вооружен хитрым пистолетом и ножом десантника на поясе.
Установка была на отказ от шумной пальбы, кидания гранат и прочих киношных трюков: в доме обитала супружница Анатолия Витальевича, двое его отпрысков и куча прислуги, зачем нам жмурики? Но стволами с глушителями все-таки вооружиться пришлось: Говоров, как было известно, – заядлый собачник, мало ли какая лающая тварь ждет незваных гостей у его хаты…
К чести информаторов, не обещавших особых сложностей при взятии первого барьера, группа беспрепятственно проникла на внутреннюю территорию квартала. Боец в черной маске, тот, что был чуть-чуть выше ростом по сравнению с остальными, по имени Михась, снял с небольшой вышки охранника поселка – из духового пистолета, стреляющего стрелками с транквилизатором, не убьешь даже хилого подростка, но приход гарантирован вплоть до полной отключки на два-три часа, в зависимости от массы тела клиента. Второй такой пистолет имелся в распоряжении Мазура.
После чего проникнуть на участок Говорова оказалось делом и вовсе плевым. Двор перед особнячком менее всего напоминал жилище служаки из СБУ или, скажем, ФСБ – все равно как называть. Тут и там – сладкие запахи цветов, журчание обложенных камушками ручейков, альпийские горки и миниатюрные прудики с кувшинками… Скорее всего, творение женской фантазии.
На этой половине участка бойцы разделились: двое двинулись направо, в сторону гаражей и собачьей будки. Двое других плюс Мазур – налево, в сторону черного хода и подсобок. Здесь уж чувствовалась мужская рука. Видимо, супруга отвоевала себе территорию перед фасадом, а глава семьи удовлетворился задворками. Обычное дело…
Уже совсем стемнело. Вскоре обе группы перестали видеть и слышать друг друга. Бойцы действовали слаженно и без суеты, даже придирчивого Мазура вполне устраивала их организованная, слаженная работа. Первая пара отправилась прикрывать пути к отступлению. Группа Мазура должна была, во-первых, нейтрализовать гражданский персонал, во-вторых, обезвредить еще одного охранника, или «денщика», дежурившего каждую ночь у черного хода, который вел прямо на половину Говорова, и, в-третьих, отвлекающим маневром увести с места событий родственников, если окажется, что семейка Говоровых именно сегодня вздумала собраться в одном месте. Скажем, перед телевизором.
Коротким взмахом руки Мазур отправил одного из бойцов к маленькому одноэтажному коттеджу (по имеющейся информации там обитала прислуга: кухарка, горничные и шофер), и боец, пригнувшись, направился в указанном направлении. На боку у него висела граната с нервнопаралитическим газом – более чем убедительный аргумент, применять который, впрочем никто не собирался без крайней необходимости.
Вымощенная гладким булыжником дорожка вела в сторону дома; по этой тропке Мазур направил второго бойца. Сам двинулся в обход, по лужайке, под деревьями. Встретиться должны были у черного хода. Боец молча кивнул и растворился в темноте.
Прикинув расстояние до дома, Мазур, неслышно ступая по коротко подстриженной траве, направился к нему не по прямой, а по касательной. Огибая садовническую подсобку, освещенную изнутри тускло мерцающим светом телевизора, прошел рядом с двумя молодыми соснами с натянутой между ними бельевой веревкой, на которой колыхались развешенные тряпки. Мазур занес было ногу для следующего шага, как вдруг порыв ветра сорвал с веревки полотенце, и бросил в лицо варяга. Мазур чуть было не рассмеялся – до чего нелепая ситуация, – сорвал слегка влажное полотенце, но не успел бросить его, как намеревался, на землю… И чертыхнулся!