Шрифт:
Глава 1
Первые недоумения
Я смотрел на мальчиков и размышлял. Лукас молча писал, сдвинув брови, он еще сердился, а Врасидас,
Они совершенно не похожи. Лукас – гибкий, стройный, всегда немного задумчивый, с голубыми, широко распахнутыми глазами, которые, кажется, смотрят тебе прямо в душу; коротко остриженные вьющиеся волосы всегда зачесаны назад, лоб открыт. Врасидас на год старше, толстый, рыхлый, изнеженный, болтун и сплетник. Но мне-то какое до всего этого дело? Почему меня это так волнует? Почему от одного его присутствия мне становится так плохо, что я не могу отвести от него глаз? Время шло, Лукас все писал. Наконец Врасидасу стало совсем скучно, он подошел к брату и решительно сказал:
– Ну давай уже заканчивай с уроками, пойдем гулять в сад.
– Иди один, – ответил ему Лукас. – Я с тобой играть не буду.
– Эй, приятель, что ты такое говоришь?! – возмутился Врасидас.
Лукас вскочил. «Ну, сейчас ему достанется», – подумал я и немножко обрадовался, ведь я знал, что Лукас, хоть он и младше на год, сможет отлупить Врасидаса. Но тут он опомнился и снова уселся за тетради.
– Я не дружу с теми, кто бранится, – сказал Лукас.
Врасидас засмеялся.
– А тебе-то какое дело, что я говорю про Василиса? – спросил он.
– Я люблю Василиса. И не готов мириться с тем, что ты называешь его животным.
От этих слов мне стало так больно, как будто меня огрели палкой.
– Но я же не говорил ему этого в лицо, – стал оправдываться Врасидас.
– Тем хуже. Ты боишься сказать ему это в лицо и потому ругаешься у него за спиной.
– Пффф… – фыркнул Врасидас. – Он просто тупой слуга.
На этот раз Лукас не сдержался и бросился на него. Но Врасидас, знакомый с кулаками Лукаса, не стал дожидаться драки. Одним прыжком он оказался у двери, кубарем скатился по ступенькам и исчез, оставив свою шляпу.
Вообще-то я должен был наброситься на шляпу и разодрать ее зубами в клочья. Но от всей этой перепалки я так загрустил, что даже не двинулся с места. И пока Лукас снова что-то писал в своей тетради, я положил голову на лапы и погрузился в размышления. Как бы ни любил я Лукаса и как бы ни противен был мне Врасидас, сейчас я не мог встать на сторону своего любимого человека. Вот послушайте историю их ссоры. Врасидас хотел сорвать большую гроздь незрелых бананов с одного из банановых деревьев. Но садовник Василис ему запретил. Он сказал, что они еще совсем зеленые, что сначала должны пожелтеть бананы в верхнем ряду, и только тогда можно будет сорвать всю гроздь и положить ее на соломку дозревать. Но Врасидас не сдавался. Он злился и упорствовал. И как только Василис повернулся к нему спиной, он назвал его животным. На это уже разозлился Лукас, и братья поссорились. Хоть я и сильно недолюбливаю Врасидаса, в этот раз, по-моему, неправ оказался именно Лукас.
Тогда меня впервые ранили и даже оскорбили человеческие предрассудки. Потом уж я много слышал несправедливых слов. Но в тот раз мне было очень больно, та история сильно меня расстроила. Люди часто называют других людей животными, скотами, четвероногими, чтобы оскорбить их, чтобы пренебрежительно сказать, что они не думают, не чувствуют, не имеют никакого разума и никаких эмоций. Тогда я это услышал впервые и часто слышу сейчас. Но все никак не привыкну.
Почему это так оскорбительно – называть кого-то животным? Почему унизительно быть четвероногим? Может быть, число ног как-то связано с достоинством живого существа? Почему это мы не умеем чувствовать, не имеем разума, не можем любить? Разве нам не бывает так же больно, как людям, или даже еще больнее?
Вот какие мысли мучили меня в тот день; и именно тогда я решил рассказать вам несколько историй из моей жизни, чтобы вы не только поняли, какие вы, люди, несправедливые, но и убедились, что это вы на самом деле низшие создания по сравнению с нами, потому что вы не способны нас понимать, а мы вас всегда понимаем по одному вашему взгляду, одному движению, даже просто по интонации, и не важно, на каком языке вы говорите.
Глава 2
Белые тряпки и черные ноги
Самые ранние ясные воспоминания сохранились у меня от первого в жизни путешествия. Я провел лето в Кифисье (это такой загородный район недалеко от большого города под названием Афины) и впервые ехал в Александрию, где жил мой хозяин.
Тогда я ничего не знал про Египет. До этого путешествия я знал только один сад в Кифисье, где было много деревьев и цветы, цветы, цветы. Я был еще совсем маленьким, когда (не знаю, кто) подарил меня моим хозяевам. А как вы и сами знаете, впечатления в этом возрасте проходят у нас, как и у вас, совершенно бесследно.
Впервые оказался я на пароходе. От моря сильно пахло, ветер завывал, а в трюме было полно крыс. Какая радость для маленькой собаки спрятаться среди ящиков и сундуков и одним прыжком ловить крыс, толстых, как кролики!
На пароходе плыла вся семья. Лучше всего я был знаком с Лукасом и двойняшками, Анной и Лизой, – тремя младшими детьми моего хозяина. Они часто приходили играть со мной у ограды сада в Кифисье, где жил слуга Сотирис и где была моя будка. Самого хозяина я почти не знал. Он вернулся из какой-то поездки накануне нашего отплытия из Кифисьи со своим старшим сыном, Мицосом. Что до обеих хозяек, госпожи Васиотакис и Евы, ее старшей дочки, которой было пятнадцать и которая уже не одобряла никакие игры, с ними я тоже был едва знаком. Они редко навещали мой уголок сада, и ласки от них было не дождаться.
На пароходе было очень весело. Столько пассажиров, и со всеми я сумел подружиться. Только с одной девушкой, красивой голубоглазой англичанкой, дело у нас не заладилось с самого начала. Но это не моя вина!
Она сидела на брезентовом стуле рядом с Мицосом и о чем-то с ним разговаривала. В опущенной руке она держала какую-то белую тряпочку, и, когда она говорила, рука ее медленно качалась взад-вперед, что, конечно, пробудило во мне охотничьи инстинкты. Я приподнял голову и навострил уши. Тряпочка продолжала качаться туда-сюда, она как будто говорила мне: