Пират. История фокстерьера, рассказанная им самим
Шрифт:
Так вот, мы проезжали по улицам и переулкам с невзрачными домишками и арабскими магазинчиками, такими, где пол выше улицы, и в которых, скрестив ноги, сидят мужчины в чалмах и фесках, в блестящих полосатых галабеях, желтых, серых, фиолетовых, и продают ткани, обувь, ковры и золотые украшения. По улицам ходили торговцы с тележками, на которых возвышались горы халвы, красных и белых конфет, почерневших от облепивших их мух. Какой-то человек, сидя на корточках, жарил желтые котлетки, и запах дыма разлетался по всей округе. За ним девчушка в красной галабее, с платком на голове, который когда-то был белым, выкладывала из ящика на землю, а с земли клала в ящик тонкие
Вскоре мы выбрались из узких переулочков и поехали по другим улицам, гораздо более широким и чистым, с большими домами и красивыми магазинами, по которым прохаживались люди в шляпах и, к большой моей радости, обутые. В глубине, за магазинами, как будто спали, закрыв глаза, то есть опустив жалюзи, большие дома с плоскими крышами, все залитые солнцем и окруженные садами. Нигде я не видел черепичных крыш.
Мы въехали в один из таких садов, с зеленой травой и большими, пышными деревьями, напомнившими мне о прохладе Кифисьи. Тогда Мицос снял с меня поводок и разрешил мне спокойно бегать, где мне вздумается. У мраморной лестницы, ведущей на веранду дома, стоял тот экипаж, на котором приехали господин Васиотакис и обе госпожи. В него были впряжены две красивые гнедые лошади, разгоряченные и потные с дороги. Правый конь, заметив меня, подмигнул мне и спросил:
– Привет тебе, соотечественник! Давно ли на службе у греков?
– Что ты сказал? – удивился я.
Но в этот момент кучер в белом костюме и белых перчатках натянул вожжи, и лошади тронулись. Они обошли вокруг сада и остановились на другой его стороне, у конюшни. Я побежал за ними и догнал их как раз тогда, когда возница спрыгнул на землю, а два конюха-араба, которых здесь называют саисами, подошли к лошадям и стали их распрягать и чистить. Я подбежал к коню.
– Что ты сказал? – снова спросил я.
– Я хотел узнать, давно ли ты, наш соотечественник, состоишь на службе у греков?
Вторая лошадь, красивая гнедая кобыла, вытянула шею и сказала своему спутнику с некоторым пренебрежением:
– И не лень же тебе разговаривать с ним, Боб, да еще в такую жару! Ты же видишь, он совсем щенок, не понимает даже, о чем ты его спрашиваешь!
Мне совершенно не понравился ее тон.
– Уж лучше быть щенком, чем глупой старой девой! – ответил я ей.
Она презрительно заржала и пошла за саисом в конюшню, где ее должны были вытирать.
– Старая дева двух лет от роду, – процедила она. – Еще и глупая… Пф…
– Не обижайся на Дейзи, – ласково сказал Боб. – Она не злая, просто тяжело переносит жару. Ты же знаешь, мы, англичане, очень страдаем от жары.
– Ого! – сказал я. – Ты что, англичанин?
– Конечно. И ты тоже.
– Я?
– Ты что, не знаешь? Ты же фокстерьер, а все фокстерьеры – англичане. Потому я и спросил тебя, давно ли ты на службе у греков.
Мне совсем не понравилась эта шутка. Мицос – грек, Лукас и двойняшки – тоже. Они столько раз говорили это, когда, размахивая флажками с голубыми полосками, приходили к моей конуре в саду, и она становилась то домом в селе Кунги, то постоялым двором в Гравье, то воротами святого Романа [1] . Я совершенно не хотел быть другим, не похожим на них, и так и сказал Бобу. Он улыбнулся.
1
Места, в которых происходили знаменательные для греков сражения с турками. (Здесь и далее прим. перев.)
– Что поделать? Хочешь ты того или нет, ты англичанин, – сказал он мне. – Англичанином ты родился, англичанином и умрешь.
Ух, как мне не понравились его слова! Я опустил уши, повесил голову и направился в дом, куда, как я видел, зашли мои хозяева. Вдруг в голову мне пришла замечательная идея, и я бегом вернулся в конюшню. Двое саисов терли Боба мягкими фланелевыми тряпками, чтобы обсушить его после дороги.
– Боб! – закричал я ему. – Ты где родился?
– Не знаю, малыш, – ответил он. – Наверное, в конюшне. Ведь там меня купил хозяин.
– А… – задумчиво протянул я.
Этот ответ совсем мне не помог. Но вот мне в голову пришла новая идея.
– Друг мой, так, значит, ты араб! – закричал я. – Ведь конюшня находится на арабской земле.
– Нет, малыш, – ответил Боб. – Как же хозяин мог купить меня в своей собственной конюшне? Он купил меня в конюшне моего первого хозяина, лорда, и привез сюда на пароходе, а уж как меня туда поднимали и как спускали… в ящике, на веревках, с помощью лебедки, и как все кричали…
– А… – снова сказал я.
Все это мне было совершенно непонятно. Ящики, лебедки, веревки… и все это, чтобы перевезти лошадь? Я вот сам забрался на пароход, без всяких ящиков и криков. Но я ничего не сказал об этом. Я размышлял. Потом спросил:
– А где жил твой хозяин, который лорд?
– Не знаю…
– Может, в Кифисье? – намекнул я, потому что хотел подвести его к нужному мне ответу.
– Ну откуда мне знать?! Я много раз слышал слово «Кифисья», но не знаю, что оно означает.
«Просто ужасно, что лошади такие неграмотные, – подумал я. – Говорит, что англичанин, а сам не знает, где родился».
Тогда я его спросил:
– А на каком языке говорили в твоей конюшне?
– На английском. Меня называли «найс бой» и «файн трота», что означает «хороший мальчик» и «прекрасный рысак».
– Значит, ты родился на английской земле, потому ты и англичанин, – радостно прервал я его. – А я родился в Кифисье, где говорят по-гречески, значит, я грек. Теперь-то ты понял, что мы не соотечественники?
Я был очень рад. Мой вывод показался мне совершенно ясным, и я выражал свою радость, все быстрее виляя хвостом. Но Боб о чем-то задумался.
– А кто твои мать и отец? – спросил он.
– Не знаю, – ответил я. – Я с ними не знаком.
Боб посмотрел на меня еще более задумчиво.
– Мне кажется, это от родителей зависит – грек ты или англичанин, а не от того, на каком языке говорят в твоей конюшне, – сказал он наконец. – Я знаю, что Дейзи, когда хочет похвастаться, говорит, что ее мать…