Пират

Марриет Фредерик

— Тоже подействовало, ребятки! Теперь право на борт! Развернуть корабль, Хокхерст! Нам нельзя больше терять людей!

Шхуна развернулась и стала удаляться от своего противника, заходя в то же время к нему в корму. Португальцы подумали, что шхуна, встретив их неожиданное сопротивление, отказалась от нападения, и издали громкий радостный клич.

— Это будет последняя радость в вашей жизни! — заметил с издевкой в голосе Каин.

Спустя некоторое время шхуна отдалилась от корабля уже на целую милю.

— А теперь, Хокхерст, разверните и остановите шхуну! Канониров к большой пушке! И глядите, чтобы каждый выстрел попадал в цель! А другие пусть исправят фок-стеньгу, гафель и установят такелаж!

Носовая часть

шхуны находилась теперь как раз напротив кормы противника. Длинная тридцатидвухфунтовая пушка тут же открыла огонь, и каждое ядро, взламывая корпус португальского судна, все сметало на своем пути. Напрасно корабль пытался изменить направление движения и развернуться к шхуне бортом, где у него стояли пушки. На некоторое время пираты прекратили разрушительный обстрел, чтобы отойти от противника на безопасное для себя расстояние, и после этого огонь тридцатидвухфунтовой пушки стал решающим. Судьба корабля была в руках пиратов, но пощады, как можно было ожидать, не последовало. Три часа продолжался убийственный огонь, пока латунная пушка не раскалилась, и капитан Каин отдал приказ прекратить обстрел. Увидеть, отказался ли корабль от сопротивления или нет, возможности не было, поскольку в наступившей темноте вообще ничего нельзя было различить. В то время, когда длинная пушка вела стрельбу, фок-стеньга, гафель и весь такелаж были установлены заново. До наступления утра шхуна шла на безопасном удалении в кильватере корабля.

Тут мы перенесемся на борт португальского судна. Оно направлялось в Гоа, португальское владение в Индии, и на его борту находилось небольшое количество солдат, новый губернатор колонии с двумя сыновьями, епископ и его племянница с прислугой. То был редчайший случай, когда новое судно отправлялось в столь дальнее плавание прямо со стапелей, и, конечно, слух об этом распространился задолго до отплытия. В течение нескольких месяцев Каин через своих людей собирал все сведения о его маршруте, пассажирах и грузе, но как это часто случается с португальцами, сроки отплытия переносились. Наконец три недели назад Каин получил достоверное сообщение о дне выхода его в море и отправился вдоль побережья в описанную нами бухту, чтобы неожиданно перехватить добычу.

Выстрелами со шхуны кораблю были нанесены серьезные повреждения. Многие из команды и солдат погибли, пока не стало ясно, что успешно защищаться корабль больше не может. Большинство оставшихся в живых, заботясь лишь о собственной безопасности, укрылись от несших разрушение и смерть ядер в самых нижних помещениях. К тому времени, когда шхуна прекратила огонь, на палубе португальца не оказалось никого, кроме капитана и старого закаленного матроса, стоявшего за штурвалом. Пассажиры и матросы, собравшиеся в тесном трюме, перемешались. Одни оказывали помощь раненым, которых было много, другие молились, призывая на помощь святых. Епископ, высокий осанистый мужчина лет шестидесяти, стоял на коленях в центре группы, на которую падал слабый свет нескольких ламп, то усердно молясь, то причащая смертельно раненных, которых подносили к нему товарищи. По одну сторону от него стояла на коленях его племянница, осиротевшая девушка семнадцати лет, смотревшая на него и на умирающих полными слез глазами. По другую сторону епископа стоял губернатор дон Филиппо да Рибьера с двумя сыновьями, молодыми людьми в расцвете сил, уже получившими места на королевской службе. С тоской смотрел дон Рибьера вокруг. Он приготовился к худшему и не надеялся на спасение. Его старший сын не отрывал взгляда от милого лица Терезы да Сильва. Именно в этот вечер они поклялись друг другу в верности, именно в этот вечер они наслаждались мгновениями любви и предавались, гуляя по палубе, счастливым мечтам.

Но оставим эту группу и снова вернемся на палубу.

Капитан португальского судна, ходивший на корму, теперь вернулся к Антонио, старому моряку, стоявшему у штурвала.

— В

подзорную трубу мне все еще виден наш враг, Антонио, но вот уже более двух часов он не ведет огня. Как ты думаешь, не получила ли повреждений его мощная пушка? Тогда у нас может появиться возможность уйти.

Антонио покачал головой.

— Мне кажется, что у нас мало шансов, мой капитан. По звуку первого выстрела я определил, что стреляли из латунной пушки. Ни на одной другой шхуне нет железной пушки с таким стволом. Из этого следует, что там ждут, когда она остынет и наступит утро. Одна или две такие пушки спасли бы нас, но теперь, когда у врага преимущество, мы можем надеяться только на судьбу.

— Что за корабль это? Французский капер?

— Хотел бы я, чтоб так было. Поставлю святому Антонио серебряный подсвечник, если ничего плохого не случится. Тогда у нас появится шанс вернуться на родину. Но я боюсь, что это не так.

— Как по-твоему, Антонио, что же это может быть за корабль?

— Пиратская шхуна, о которой мы так много наслышаны.

— О, Иисусе, защити нас! Тогда нам следует продать наши жизни как можно дороже.

— Я такого же мнения, капитан, — отвечал Антонио, поворачивая штурвал.

Наступило утро. Шхуна шла в кильватере португальского корабля на прежнем удалении, но никакого движения на ней не наблюдалось. Лишь когда солнце поднялось над горизонтом на несколько градусов, буг шхуны окутался дымом и ядра вновь стали превращать в щепки португальский корабль. Пираты дождались, когда солнце поднимется повыше над горизонтом, чтобы убедиться, нет ли поблизости других кораблей, и лишь затем напали на свою жертву.

Португальский капитан прошел на корму и поднял на корабле свой флаг, но в ответ на шхуне никакого флага поднято не было. Просвистело и ударило в палубу еще одно ядро, и те, кто поднялся снизу узнать, какая на корабле обстановка, торопливо спустились в трюм.

— Следи за курсом, Антонио! — приказал капитан. — Я должен спуститься вниз и посоветоваться с губернатором.

— Не беспокойтесь, мой капитан. Пока мои кости целы, я останусь при исполнении своих обязанностей, — отвечал старый моряк, безмерно уставший от долгой вахты и работы.

Капитан спустился в трюмный отсек, где собралось большинство команды и пассажиров.

— Монсеньор! Ваше превосходительство! — начал он, обращаясь к епископу и губернатору. — Шхуна не поднимает никакого флага, хотя наш я поднял. Я пришел сюда, чтобы выяснить ваше мнение. Противостоять пиратам мы больше не можем, и я опасаюсь того, что нам придется сдаться им.

— Пиратам? — воскликнули многие и в ужасе стали креститься и взывать к святым.

— Тише, дети мои, тише! — спокойно произнес епископ. — Что надо делать, я не знаю, — продолжал он, обращаясь к капитану. — Я человек мира и в военных делах не разбираюсь. Дон Рибьера, это я должен предоставить вам и вашим сыновьям. Не дрожи, дорогая Тереза! Разве мы не под защитой Всевышнего?

— Святая Дева, сжалься над нами! — воскликнула Тереза.

— Пойдемте, дети мои! — произнес дон Рибьера. — Давайте поднимемся на палубу и познакомимся с обстановкой. Всем остальным оставаться здесь! Нужно ли подвергать лишний раз опасности свои жизни, которые, возможно, еще чего-то стоят?

Губернатор и его сыновья поднялись на палубу, где обсудили положение с участием капитана и Антонио.

— У нас осталось только одно средство, — заметил старый матрос после некоторой паузы. — Нужно спустить наш флаг. Пусть они подумают, что мы сдаемся. Тогда пират подойдет к нам и либо со своего борта, либо со шлюпок попытается взять нас на абордаж. Во всяком случае, мы узнаем, кто они такие. А если придется сражаться с пиратами, то мы должны отдать наши жизни как можно дороже. Я уверен, что после спуска флага враг тотчас же приблизится к нам. К этому времени наши люди должны быть готовы к отчаянной схватке.