Пиратика
Шрифт:
Артия тряхнула головой. Мысли прояснились.
– Вы хотите сказать, что кто-то поставил спектакль о Молли, ее корабле и обо всех нас? – холодно спросила она.
– Нет, Артия, – ответил Черный Хват.
Артия снова вгляделась в плакат. Странный рисунок изображал корабль. Теперь она это видела. Три мачты. Стройный парусник с поджарыми, как у гончей, боками…
– Это были мы, – сказал Эбад.
– Примерно как эта идиотская затея с рекламой? Понятно. Вы пришли сюда и сыграли спектакль про нашу жизнь
– Артия, – медленно проговорил Эбад. – Жизни на море никогда не было. Только на сцене! Мы жили только на сцене, на этих подмостках – они и были нашей палубой. И эти подмостки, и другие – мы выступали в половине театров от Ландона до шортландской границы. Корабль был ненастоящим, его построили из легкого дерева, смонтировали на полозьях, хитроумно уравновесили так, чтобы, когда по сцене пробегали деревянные волны, он покачивался вместе с ними. Представление было великолепным. Весь город нами гордился. А Молли была нашей главной звездой.
– Мою мать звали Пиратика! Она была пиратским капитаном!
– Твоя мать, – ровным голосом произнес Черный Хват, – играла пиратского капитана. Пиратикой звали ее персонажа. Молли сделала ее знаменитой, а мы прославили ее команду.
– Вы же пираты…
– Мы актеры, Артия. Актеры. И Молли была актрисой. И ты тоже. Гениальное дитя. Ты пользовалась безумным успехом.
– Я помню, – прошептала Артия, и ей показалось, что ее собственный голос прозвучал откуда-то из далекого далека, – помню, как качалась под ногами палуба…
– Техника. Я же сказал. Как и деревянные волны.
– Деревянные? Нет! Нас окатывало водой…
– Девочка моя, время от времени из-за кулис выплескивали ведро воды.
– Мачты… я по ним лазала, и вы тоже…
– Корабль был выстроен на совесть.
– Пушки, – бормотала Артия далеким-предалеким голосом. – Порох…
– Порох такой же, что в фейерверках. А для пущего грохота колотили по металлическим листам.
– Сражения. Мы умели драться.
– Все драки были поставлены и отрепетированы.
– Дворцы губернаторов, – продолжала Артия, но теперь уже беззвучно.
И Черный Хват не ответил ей.
– Всё это было на сцене. Спектакль. Зрительный зал лежал у наших ног. А когда корабль тонул – снова техника – тебя, маленькую девочку, сажали в шлюпку, и ты в одиночку уплывала за кулисы. Публика обливалась слезами.
Пираты, думала Артия, не произнося ни слова. Океаны…
– Я никогда в жизни не бывал на море, – сказал Черный Хват. – Даже на реке меня наизнанку выворачивает.
Эбад положил руку Артии на плечо. Она не сбросила его ладонь – и это показывало, насколько велик ее ужас – сильнее, чем боль, сильнее, чем ярость.
– Но наша Молли – она умерла по-настоящему, Артия. В тот последний вечер что-то не заладилось. Пушка, сценическая пушка, наша «Герцогиня» – кто-то насыпал в нее слишком много пороха. Она взорвалась. Тебя отбросило целой и невредимой, но все тяжелые декорации рухнули прямо на нас. Корабль затонул взаправду – провалился сквозь сцену в подвал.
– Бедная Молли, – вздохнул Эйри из непроглядной темноты за спиной у Черного Хвата.
Только теперь Артия осознала, что вокруг нее собралась вся труппа. Эйри сказал:
– Наша Молли никогда не падала духом, была неистощима на выдумки. Она была нам и королевой, и сестрой, и матерью. В этом, Артемизия, память тебя не подвела.
Рождество, как водится, покинуло Гренвич сразу после полуночи, под перезвон колоколов на церкви Святого Эдвига.
Артия стояла на пристани.
Вокруг, насколько хватало глаз, тянулся зимний лес корабельных мачт, а наверху уплывала куда-то на запад полная желтая луна.
Артия смутно припоминала, как протолкалась мимо обступившей ее труппы, по-прежнему холодная как лед, и отыскала выход через незапертую сценическую дверь – отыскала слишком легко, как будто знала дорогу.
Всё это ей померещилось.
Молли никогда не была пиратом. И Артия не была. Не было корабля, не было его гибели, не было захватывающей жизни, к которой можно вернуться. Ничего этого не было!
Артия наподдала ногой камушек.
Где-то неподалеку, на настоящем причале, среди фонарей, настоящие моряки хриплыми голосами распевали за работой настоящую матросскую песню.
– Но я же помню…
Нет, подумала она. Ничего-то ты не помнишь. Драки на шпагах и морские сражения, обеды в роскошных домах, драгоценности, ветер в снастях, резвящиеся дельфины – всё это сплошные трюки, сценическое мастерство… Море понарошку.
Но всё же оно казалось – и до сих пор кажется – настоящим. Более реальным, чем… чем всё что угодно.
«И что же мне теперь делать?» Вернуться к дорогому папочке, ужасному Землевладельцу Джорджу Фитц-Уиллоуби Уэзерхаусу? А то и в Ангельскую Академию? Ни за что!
Артия бросила взгляд через плечо, на берег, на сверкающую белизной громаду церкви Святого Эдвига. Пение матросов на реке стихло. Вместо него с улицы позади церкви до нее донесся другой звук, гораздо более грозный.
Шум явно приближался. Хрустел под ногами гравий. Ночную тишину прорезал чей-то нечленораздельный вопль.